— Неужели ты все это ему выложил? — усомнился Чарльз, смеясь от души вместе с остальными.

— Конечно же. Только так можно высказать ему свое мнение. Он принадлежит к типу людей, кто не вступает в споры.

— И что же он ответил? — спросил Реджинальд.

Генри облизнул палец и вытер его о сутану. Он сделал это так по-детски, что все расхохотались.

— «Вам многому предстоит научиться, мистер Фарье», — с важным видом изрек Генри и рассмеялся. — Но он не добавил, что лучший способ узнать жизнь — это перейти в другой приход, о чем он и позаботится. Так что, возможно, скоро я распрощаюсь с Мидлендом и снова окажусь в грязноватом Гейтсхеле или Сандерленде, на все воля Божья.

— Ах, Генри, знаешь, ты кто? — спросила Элейн, едва переведя дух от смеха.

— Да, знаю, — глядя на нее, ответил Генри. — Я один из юродивых.

— И что тебя потянуло в духовники? — с искренним удивлением воскликнул Реджинальд, устраиваясь на корточках рядом с сестрой.

Все трое вопросительно уставились на одетого в черную сутану брата, а тот, в свою очередь, задумчиво изучал висевшую над камином картину, изображавшую стадо на фоне пейзажа Шотландии.

— Сам не знаю, Реджи. Я много раз задавал себе тот же вопрос. Можно было бы сказать, что я пришел к этому постепенно, но это не было бы правдой. Оглядываясь назад, вижу, что все произошло стремительно быстро и так неожиданно, будто меня подтолкнули к этому решению. Да и к чему ломать голову, — он махнул рукой, — что есть, то есть. — Генри повернулся к Чарльзу и Элейн. — А ведь вы когда-то любили сидеть вот так. О чем сейчас говорили?

— О тех временах, когда мы были еще юными и наивными, — ответил за двоих Чарльз. — Вспоминали, как гадали на Рождество, что найдем утром в чулках. С каким трепетом мы ждали: удивятся ли родители, увидев свои подарки, отец — сигары, а мама — духи. И каждый год все повторялось снова, верно? — Он взглянул на сестру и братьев, те согласно закивали.

— А вы не забыли, как мы ездили с мамой покупать отцу сигары? — добавила Элейн. — А потом отправлялись с отцом в Ньюкасл за духами для мамы.

— А как мы украшали елку на Рождество! Кстати, на прошлой неделе по пути с причала мы с Чарльзом проходили мимо кондитерской, где в витрине увидели сахарных мышек и шоколадных котят. Мы зашли и купили их.

— Вот что я хотел тебе рассказать, — вспомнил Чарльз. — Рядом с кондитерской есть табачный магазин, ты видела. Сегодня я зашел туда за сигарами, и за прилавком оказалась молодая женщина, очень похожая на ту, из кондитерской. Такая же вежливая и услужливая, с приятными манерами. Я решил, что они близнецы. Но оказалось, что это одна и та же женщина, а оба магазина принадлежат ее отцу. В табачном магазине она временно его заменяла. Вот так совпадение!

— Да, интересно, — кивнула Элейн. — А в сигарах она так же хорошо разбирается, как и в конфетах?

— Да, она показала, что знает свое дело. Потом появился ее отец. Опыт у него тоже большой, и он не упустил случая похвалиться этим. Будь он трезвее, едва ли бы так разговорился.

— И сильно он был навеселе?

— Достаточно. По крайней мере, разило от него прилично, и болтал он много, стараясь произвести впечатление.

— А его дочь хорошенькая?

Чарльз отвел взгляд в сторону, словно там его ждал ответ.

— Не могу даже сказать, — покачал он головой.

— Нет, красивой ее не назовешь, — ответила Элейн.

Братья разом повернулись к ней.

— Ее лицо необычно, оно могло бы быть красивым. Но все краски как бы приглушены.

— Ты хочешь сказать, что лучше рассмотрела ее, чем твой братец? — Генри ткнул пальцем в сторону Чарльза. — Или он хитрит? Держу пари, что девушка показалась тебе красивой, — сказал он брату.

— Ну, Генри, если ты так считаешь, значит так оно и есть. Но помню, у меня создалось впечатление, что это очень милая девушка.

— Для начала неплохо.

— Реджи, не надо намеков.

— А что такого? Есть очень обаятельные продавщицы.

— Она не совсем продавщица. Ее отец — хозяин магазина, я же говорил.

— Но, по твоим же словам, эта молодая особа служит в обоих магазинах. Кто же она тогда, если не продавщица?

— Слушай, Реджи, я вижу, в каком ты расположении духа. Ты хорошенько разбавил ужин, а потом на славу угостился портером. Если желаешь обсуждать достоинства продавщиц, тебе лучше обратиться к Генри. Он наверняка знает много хорошеньких прихожанок. А я лично намерен отправиться спать. Ты как, Элейн?

Он встал и подал ей руку, то же сделал и Реджинальд, и они помогли сестре подняться.

— Спокойной ночи, мальчики, счастливого Рождества.

— И тебе, дорогая, — откликнулись они, по очереди целуя ее в щеку.

Элейн взяла Чарльза под руку и вышла с ним из комнаты.

— Элейн изменилась, — заметил Генри Реджинальду, когда они остались одни. — Не похоже, чтобы она была счастлива.

— Почему ты так считаешь?

— Опыт подсказывает. Мне приходится общаться с разными людьми. Я научился делать выводы из того, что вижу и слышу.

— Чудак ты, Генри, — обнимая брата за плечи, сказал Реджинальд, — и всегда таким был.

— Оставь свой снисходительный тон, Реджинальд Фарье. И позволь заметить, индюк ты надутый, есть немало сражений, где воюют не пушками. Так что хочу посоветовать тебе тактичнее вести себя с дамами. И нечего кривиться. Я не слепой и не глухой. Вчера я был в гостях у семьи Комбес, там было и семейство Гаммон. Сара тобой недовольна. А Фрэнсис Комбес? Почему она отказала Дэвиду Пиккерингу? Супруги Пиккеринг пытались выяснить, в чем дело, но я не смог им помочь. Сдается мне, что для тебя лучше поскорее отправиться в свой полк, милейший.

— Черт возьми, — Реджинальд ткнул брата в плечо, — а ты, оказывается, шпион.

— Напрасно ты так думаешь. Это все из-за моей одежды. — Он тронул сутану на груди. — Глядя на нее, люди начинают думать, что тот, кто ее носит, лишен всех человеческих слабостей, или же полагают, будто он способен дать ответ на любой вопрос. И еще, помнишь, постоялый двор в Феллбурне? Не забыл, как тебе досталось от отца, когда в пятнадцать лет он застал тебя там с девицей? Отец отстегал бы тебя, не вмешайся мама. Поэтому запомни на будущее, братец, пусть на мне сутана, но я продолжаю оставаться Генри Джорджем Фарье.

— Хорошо, хорошо! Ты всегда удивлял меня, Генри. Я принимал тебя за чопорного священника, а твоя сутана, как выяснилось, скрывает несостоявшегося сексуального маньяка.

— Не неси ерунду. — Генри с досадой отмахнулся от брата и направился к двери.

Реджинальд захохотал ему вслед.

— Счастливого Рождества, преподобный, — крикнул он брату.

Генри обернулся и с присущей ему живостью откликнулся: