Самый младший из Фарье, двадцатипятилетний Чарльз Уильям Беллингем, сидел слева от отца. Он был чуть выше среднего роста и внешне немного походил на старшего брата. Но если Реджинальд считался общепризнанным красавцем, то Чарльза скорее можно было назвать молодым человеком приятной наружности.

Особого внимания заслуживала также присутствовавшая за столом пожилая леди. Никто в семье не знал в точности ее возраст. Любую из названных цифр она категорически отвергала.

Эстер Форестер, любовно называемая в семье Несси, приходилась полковнику сводной сестрой. Уже многие годы никто не видел ее настоящего лица, постоянно скрытого под слоем пудры и грима, покрывавшем даже шею и грудь по вырезу декольте ярко-красного вечернего бархатного платья.

— Ты еще младенец, — наставительно говорила она, энергично указывая вилкой с подцепленным на нее куском мяса в сторону Чарльза. — О женщинах ты не знаешь ничего, мой дорогой. Веками они оставались за кулисами жизни, теперь им это надоело и они решили выйти на широкую сцену. Запомни мои слова.

Кусок мяса сорвался с вилки и шумно шлепнулся на тарелку под общий дружный смех. Один только полковник произнес строго:

— Несси, веди себя прилично.

— Уймись, Хью. Все эти годы власть была у Грейс, хотя она и держалась в тени твоего трона. Пока ты там где-то играл в солдатики, кто, по-твоему, вел дела в усадьбе, командовал в доме? И это относится ко всем женщинам. — Пожилая дама на сей раз направила вилку в сторону Элейн. — Взгляните-ка на нее, она вынуждена рожать детей, как крольчиха, хотя сама еще ребенок.

— Точно, тетя Несси. Ты совершенно права. Но что, по-твоему, мне делать, как прикажешь поступить?

— Покажи себя, девочка. Предъяви ему ультиматум. Скажи — нет, или…

— Несси! — тихо, но решительно произнесла Грейс.

— Хорошо, хорошо, буду паинькой, но не потому, что ты мне это говоришь, а ради нашего дорогого Генри, а то, не дай Бог, его сейчас удар хватит.

Очередной взрыв смеха сотряс стены.

— Ничего подобного, тетя Несси, — живо откликнулся молодой духовник. — Ты забываешь, что на исповеди мне приходится выслушивать кое-что и похлеще.

— Ох уж эти церковные дела. А почему бы тебе не отправиться в Рим и не покончить со всем этим?

— Быть может, я так и поступлю. Кто знает, как жизнь сложится. Я ведь могу и продвинуться.

— Серьезно? Бог мой, знал бы ты, что творится в церковных верхах.

— Ничего не знаю об этом, так что с радостью тебя послушаю.

— Генри, ты не лучше Несси. Прекрати сейчас же.

— Хорошо, мама, — расплылся он в улыбке.

— Будет лучше для всех, если ты вернешься в Париж как можно скорее. — Полковник кивнул в сторону сводной сестры.

— Отлично, солдафон, я отправляюсь завтра же.

— Ты не сделаешь этого! — дружным хором запротестовали остальные.

— А тебе не кажется, что ты достаточно поколесила по свету? — обратился к Несси Чарльз. — Почему бы тебе не осесть здесь?

— Что? Поселиться в Англии? Да я бы тут не осталась ни за какие коврижки, предложи они мне хоть половину королевского дворца. Но на этот раз я, наверное, вернусь в Париж и проведу там остаток дней. — Она взглянула на полковника и перевела взгляд на Реджинальда. — Близится время, когда не станет Франции, да и от Англии мало что останется, как, впрочем, и от других мест.

— На что ты намекаешь, Несси? — тихо спросил Джон.

Пожилая леди подалась вперед и без тени улыбки произнесла:

— Странные вещи стали твориться в мире с недавнего времени. В Париже мне приходилось вращаться в разных кругах. Должна вам заметить, за всей этой улыбчивой дипломатией смутно угадывается движение неких темных, но достаточно сильных течений. Кайзер Вильгельм в Германии весьма честолюбив. А здесь среди королевской семьи находится довольно глупцов, не видящих дальше собственного носа. Они продают дочерей за границу, и те становятся рабынями во дворцах. Вижу, как вы недоверчиво качаете головами. Но все вы раззявы, и нечего со мной спорить. Вы не замечаете, да и не желаете замечать, что творится вокруг, дальше своей усадьбы носа не высовываете. Когда ты в последний раз была за границей? — поинтересовалась она у Грейс.

— В прошлом году. В Риме.

— И сколько же ты там прожила? Полагаю, недели три в отеле, где прислуга большей частью состоит из немцев, половина которых шпионы.

— Пожалуйста, оставь эти разговоры, тетя Несси, — подал голос Реджинальд. — Ты просто начиталась французских бульварных романов. Сейчас модно писать о секретных службах, шпионах, наемных убийцах и мятежниках.

В комнате на некоторое время воцарилась тишина. Нарушив молчание, Несси продолжала:

— Вы начисто забыли об англо-бурской войне[2], хотя раненая нога Хью и «хранит» память о ней. А для чего, по-вашему, нужны военные? Реджи, зачем они тебя учат? Уж наверняка не для забавы. Тебя учат, чтобы воевать. И война уже не за горами. Лада, жадность требует удовлетворения. Турция расколота. Италия торопится поживиться, ухватить кусок пожирнее. Да, что там говорить. Она прибрала к рукам Триполи и острова. Не успел ноябрь закончиться, а Греция уже отхватила себе Крит. Всем нужна земля. Одна страна засматривается на территорию другой. Да и люди заражены той же страстью. Вспомни-ка, Хью, нашего дедушку. Он присоединил к своему участку пастбище, которым долгие годы свободно пользовались жители деревни, а еще купил ферму Хупера, чтобы зацепиться за его землю, ту самую, на которой ты живешь…

— Все это дело прошлое, тетя Несси, — заметил Чарльз. — Нынче у нас в правительстве либералы. Всем хорошо не бывает. Недовольные всегда найдутся. Изменения происходят каждый день.

— Ох уж эти либералы. Одно слово — бесхребетники.

— А тебя больше устроили бы консерваторы?

— Нет, мне их тоже не надо. У них свои грехи. Эти против любых новых веяний, потому что их интересы слишком широко и глубоко распространяются. А еще Ирландия — пороховая бочка. Консерваторам хочется силы. Они скоро ее получат, очень скоро, им ее покажут. И поделом им, отступникам. А еще этот Черчилль. Он был одним из них, и что же сейчас? Присоединился к либералам. Теперь он числится гуманистом. Последнее его дело: попытки улучшить положение в тюрьмах. Кстати, — откинув голову, Несси рассмеялась, — он хочет ввести закон, предусматривающий ужесточение наказания за кровосмешение.

— Несси, выслушай меня, — строго сказала Грейс. — Это рождественский ужин, не забывай об этом. Ты не в Гайд-парке, не на митинге на одном из французских бульваров и не где-нибудь на чердаке среди полуголодных художников.