племенами, которые занимали лучшие стоянки, возле источников воды.

Это были малые племена, иногда насчитывавшие вместе с женщинами, детьми и стариками лишь три или четыре сотни человек.

Киммирай презирали их, называя шакальими детьми, и словно оправдывая это имя люди малых племен были жестоки, жадны и трусливы, легко бросаясь в драку и легко выходя из нее, настоящей войне предпочитая вылазки, настоящему бою удар в спину, а славной смерти — удалое бегство. Их было три или четыре дюжины, они никому не подчинялись, и ни один из владык Степи не мог смирить их именно в силу бедности, малочисленности, которые приводили к неуловимости. Они не имели часто даже телег, перевозя все необходимое в седельных сумах, а стада их были столь малы, что в случае чего бродяги легко избавлялись от них.

Жили они в основном охотой на сайгу и других копытных зверей.

У каждого племени была длинная, как сто связанных между собой арканов, родословная, которую любой степной бродяга мог рассказать, даже будучи разбужен среди ночи, и столь же длинный список обид, уходящий на века в прошлое. Никто не ненавидел друг друга так яростно, как малые племена.

Разобщенные, ненавидящие друг друга, бродяги все же чувствовали свое родство.

Они только себя считали настоящими вольными людьми.

Народы, подвластные Киммерийскому кагану, царям-жрецам из Па-Те-Ни, повелителю массахов, эмиру аваханов, или кому-то еще из грозных правителей, претендовавших на власть над всей Степью, бродяги презирали и ненавидели.

Они держались древних обычаев и со временем сами уходили в прошлое.

Каррас никогда не предпринимал попыток покорить бродяг. «Льву недостойно воевать с шакалами» говорил он, ссылаясь обычно на слова своего отца. Лишь иногда они откупались от киммирай небольшой данью — лошадьми и рогом, костью, шкурами, которые добывали на охоте.

Весна была временем перекочевки, и сейчас в разгар лета стоянки бродяг должны были наводнить равнины на несколько сотен лиг вокруг.

Но уходившие вперед разведчики возвращались, донеся о все том же безлюдье. Не могли же бесчисленные бродяги испугаться богю? Богю были сильным племенем, но не настолько, чтобы повергнуть в бегство всех бродяг.

— Тамыр! — к Дагдамму подъехал усмехающийся Ханзат-хан. Он был по пояс гол и чуть ли не почернел на Солнце.

— Слушаю тебя, брат. — согласно кивнул Дагдамм, которому постоянные излияния в дружбе надоели, и он мечтал только, чтобы черный вихрь унес Ханзата куда подальше, хоть за море Вилайет.

— Вернулся один из моих передовых.

— Он нашел бродяг?

— Нет, он нашел разрушенные стоянки, много мертвых тел.

— Думаешь это дело рук богю?

— Едва ли это так.

— Почему ты так думаешь?

— Мой человек сказал, что там были тела только мужчин. Мало женщин, нет детей. Тот, кто напал на бродяг, перебил воинов, а остальных обратил в рабство. Богю бегут на восток, им не до рабов. Рабов надо кормить, охранять.

— Да, это верно. Но тогда кто? Другие бродяги?

— У бродяг нет рабов. Они убивают пленных, приносят их в жертву своим предкам.

— Больше твои люди ничего не находили?

— Не все мои люди вернулись. Должно быть, охотятся в безлюдных землях. А что твои люди, тамыр?

— Я все еще жду их. Конечно, может быть, они и охотятся, но дичи я что-то тоже не вижу. Ты видел стада сайги?

— Нет. Ни сайги, ни богю, ни бродяг. Всех как будто унесло черным вихрем.

Дагдамм усмехнулся, вспомнив, какой участи он только что пожелал тамыру, а Ханзат, отнеся эту улыбку на счет своего остроумия, громогласно захохотал.

Дагдамм ожег бок коня плетью, послал его галопом. Нужды к тому не было, просто захотелось ощутить восторг скачки.

X. Столкновение

Скакун у него был один из лучших в Орде, плод многолетней работы лучших конюхов, которые смешивали крови самых разных лошадей, привезенных в ставку кагана со всего мира. Ростом он был почти так же высок как тягловые тяжеловозы, но вдвое легче и отличался сухопарым сложением. Жизнестойкость у него была от коренастых степных лошадей, скорость бега от легких иранистанских. Длинноногий и длинношеий, сильный и выносливый, конь был, правда, исключительно некрасив, окрасом напоминая разве что засохший помет, и отличался столь свирепым нравом, что Дагдамм был весь искусан, пока сумел смирить характер животного. Имя у коня было звучное, но обыкновенное — Вихрь.

Дагдамм мчался по равнине, оставив позади не только неповоротливую громадину основного воинства — его уже было почти невозможно разглядеть в плывущем воздухе, лишь какая-то движущаяся полоса на горизонте, но и свой собственный передовой отряд.

Несколько всадников тоже послали коней галопом, хотели догнать Дагдамма, но где им было состязаться с Вихрем.

Равнина стала чуть подниматься вверх, плавный склон немыслимо древней, осыпавшейся горы сменил плоскую как поверхность спокойного озера, низменность, а потом через полмили началась гряда холмов.

Вихрь начал уставать, но Дагдамм не давал ему сбавить шаг, пусть пробежится по-настоящему, пусть ощутит тяжесть седока.

Он еще раз хлестнул Вихря, конь прибавил шагу, вынеся всадника на плоскую вершину холма.

И тогда Дагдамм резко осадил коня, от чего Вихрь заплясал на месте.

Киммерийский царевич привычно схватился за меч, но убрал руку.

Он смотрел вниз, в долину. Сначала ему показалось, что он смотрит на взволнованное озеро. Но потом Дагдамм понял, что это если и озеро, то вместо капель воды наполняют его люди. В низкой долине, на берегах полупересохшей реки раскинулся огромный лагерь.

То там, то здесь высились большие шатры, должно быть предназначенные для предводителей.

Издалека невозможно было различить лиц, но стать и повадки безошибочно указывали, что люди — сплошь мужчины, привычные держаться в седле. Это была не перекочевка племени, а следование войска.

Откуда оно взялось, и почему никто прежде не заметил появление в самом сердце степи самое меньшее семи тысяч человек?

Дагдамм спустился с холма.

Неведомая армия стала ближе. Теперь он уже видел и густые бороды, и железные доспехи, и горбоносые лица, и кривые мечи, длинные пики, украшенные флажками. Ветер подхватил одно из знамен, развернул его и Дагдамм увидел языки пламени.

— Проклятье! — вырвалось из груди Дагдамма. — Проклятые аваханы!

Появление аваханов так далеко на северо-западе объясняло все. И безлюдье степи, лишенной бродяг и следы больших караванов, явно не имевших отношения к исходу богю.

Аваханы просто перебили и пленили всех бродяг, а те, что уцелели, должно быть бежали в северные леса. Быть может, аваханы перебили и богю, или их пути с богю разошлись.

Этого Дагдамм не знал.

Знал он только, что перед ним враг, намного более могущественный, чем все,