– Я, глупенькие.

Веки Сарк слегка приоткрылись. Шкура, казалось, съежилась, бока опали, и без того заметные ребра выступили еще сильнее.

– Ах, Сарк, дорогая! Мы думали, ты навсегда ушла от нас! – Гвиннет взлетела и принялась хлопать крыльями над головой волчицы.

– Прекрати! Не надо меня обдувать, – прохрипела Сарк.

Слова выходили из ее горла со скрипом, похожие на острые осколки кувшинов памяти, на которых она лежала.

– Тебе нужно отдохнуть. Поправляйся! – сказала Эдме, пододвигаясь к ней поближе.

– Да, Сарк. Мы принесли тебе еду. Теперь стало больше мелкой добычи.

Фаолан подошел к Сарк и опустился на колени рядом с ее ухом.

– Не надо мне ничего! У меня есть всё, что нужно, – Сарк немного пошевелилась на осколках.

– Но тебе, наверное, неудобно, – сказала Эдме. – Хочешь, мы перенесем тебя на шкуру? Найдем шкуры из твоей подстилки и подложим под тебя. Тогда ты как следует отдохнешь, а потом мы все пойдем на запад.

– На запад? – переспросила Сарк.

– Да, – ответил Фаолан. – Я однажды увидел…

Но Сарк прервала его:

– Я никуда не пойду. Мне хорошо здесь. Я не хочу шкуру. Здесь мои осколки.

– Н-н-но… Это невозможно! Тебе нужно отдохнуть! – запротестовала Гвиннет.

Сарк посмотрела на Гвиннет с нежностью, как в былые дни.

– Почему невозможно? Все так и есть, мне ничего больше не надо.

– Но ты же умрешь! – воскликнула Гвиннет.

– Да, именно. Я умру здесь, прямо на этом месте. Никто из вас этого не понимает, дорогие вы мои?

Все они покачали головами. «Дорогие вы мои». На этот раз Гвиннет по-настоящему охватил страх, потому что Сарк нечасто употребляла подобные выражения и говорила с такой нежностью в голосе.

– Я лежу здесь на осколках моих кувшинов, на рассыпанных воспоминаниях, которые постепенно снова собираются в единое целое. Это мои небеса, моя Пещера Душ, – она перевела взгляд на Гвиннет. – Моя Глаумора.

Протянув лапу, она легонько дотронулась до плеча Фаолана.

– И моя Урсулана.

Дыхание ее участилось, зрачки закатились за веки, она прикрыла глаза и крепко зажмурилась. А потом снова широко их раскрыла, как будто в изумлении. Беспокойный ее глаз застыл на Гвиннет и Фаолане, на двух самых близких ей существах во всей стране Далеко-Далеко. Под конец она закрыла их в последний раз, и по пещере пролетел едва заметный ветерок. Сарк из Топи оставила этот мир, чтобы перейти в следующий.

Все долго молчали. Волки стояли, подняв хвосты. Гвиннет вся съежилась и стала худой, как молоденький росток дерева.

Наконец Фаолан заговорил:

– Давайте выйдем как можно тише. Смотрите, куда наступаете. Не потревожьте осколки. Ни один из осколков.

Перед выходом Мирр обернулся в последний раз. Он много слышал о Сарк за свою короткую жизнь. Волки боялись ее, и все же многие, заболев, приходили к ней. Некоторые говорили, что она ведьма. Другие утверждали, что она нарушила закон, связавшись с огнем, и тем самым бросила вызов Великой Цепи, связывавшей всех волков с Пещерой Душ и Люпусом. С огнем могли обращаться только совы, вроде Гвиннет.

Но Мирр видел, что эти волки совсем не боялись Сарк. Они называли ее своей подругой. В его клане никто не говорил о кувшинах памяти, и они заинтересовали Мирра больше всего. Что это за кувшины, и как они действуют? Сарк была настолько привязана к ним, что предпочла умереть, лежа на их острых осколках. Что значили ее слова? «Я лежу здесь на осколках моих кувшинов, на рассыпанных воспоминаниях, которые постепенно снова собираются в единое целое. Это мои небеса, моя Пещера Душ, моя Глаумора». Но как могут быть такими дорогими воспоминания? Сам Мирр хотел вычеркнуть из памяти все, что связано с его родителями. Нужно как можно быстрее забыть их. Он ведь их ненавидит!

Сарк лежала спокойно. Почему она решила умереть так, на куче обломков?

– Пойдем, Мирр, – легонько подтолкнула его Эдме. – И смотри, осторожней, не наступи на осколки.

– Не понимаю, – пробормотал Мирр дрогнувшим голосом.

– Что ты не понимаешь?

– Эти кувшины… воспоминания…

Услышав его, Фаолан обернулся.

– Мы все такие, Мирр. Мы все – сплошные воспоминания. Или, можно сказать, истории. Внешне мы состоим из меха и костей или перьев, крыльев и желудков, как совы. Но по сути мы всего лишь истории. Длинные, длинные истории.

«Я хочу забыть свою историю!»

– Пойдем, дорогой! Я понесу тебя, как раньше, если хочешь, – предложила Эдме.

– Нет! – воскликнул Мирр. Ему не хотелось, чтобы его носили в пасти. Так на него снова нахлынут болезненные воспоминания, ранившие его душу, как ранят лапы острые льдинки. – Я и сам прекрасно могу ходить.

ОНИ ДОЛГО ШЛИ НА СЕВЕРО-ЗАПАД. ЛЕДНИК, похоже, пощадил Топь, но теперь они отчетливо видели его рваные края. Фаолан предложил всем передохнуть, а сам стоял и рассматривал казавшуюся бесконечной ледяную массу. Сейчас ледник вроде бы не двигался, но он пролегал между ними и их целью, а это значит, что теперь им придется идти по нему.

– Выбора у нас нет. Мы должны его пересечь. Только так мы дойдем до границы и до Пещеры.

– Он выглядит довольно плотным и ровным, – сказала Мхайри. – Без трещин и расселин.

– Но утверждать это наверняка нельзя. В любое мгновение можно провалиться, – сказала Гвиннет. – В молодости я провела достаточно времени в Северных королевствах. Я знаю, что на снегу образуется предательская корка, скрывающая под собой ледяные пропасти. Некоторые расселины бывают такими огромными, что в них может провалиться даже медведь-гризли.

Она опять съежилась, как это делают совы, испытывающие крайнее волнение.

– В чем дело, Гвиннет? – спросил Фаолан.

– Ни в чем, – солгала она.

На самом деле сипуху тревожило воспоминание о том, как в одной из таких расселин лежала Уна. Фаолан посмотрел на сову пристальнее, и она вздохнула.

– Послушайте, я не хотела вам говорить. Но прежде чем мы встретились в Топи, я летала вдоль Кривого Хребта – ну, то есть вдоль того, что раньше было хребтом. Теперь он весь выровнен и пересечен глубокими расщелинами. В одной из них я нашла Уну.

– Уну! – в один голос воскликнули Эдме и Фаолан.

Гвиннет закрыла глаза, вспоминая, как в расщелину залетали стервятники, чтобы полакомиться останками попавших в смертельную ловушку животных.