— Нет, Леонард, — девушке удалось подавить смешок от его высокомерного вида: «Ну, звиняйте, к вашему прилёту я не успела переехать во дворец!». — Мы, разумеется, разденемся, возьмём из каждого дела ключевой материал и разложим тот в хронологическом порядке.

— Не знал, что вы, девчонки из Детройта, предпочитаете работать голышом, — он протянул это так елейно, что Виктории захотелось стукнуть спутника чем-то решительным и твёрдым.

«Собой!», — тут же подсказало подсознание.

— Шутка даже не за триста.

— Может я не шутил.

— Хорошо, я разденусь! — Неожиданно кивнула Уокер, вызывая жгучее желание не дать ей самостоятельно расстегнуть ни одного крючка бюстгальтера, когда он здесь, в той же комнате. — Но в ванной, потому что мне не помешает душ. Ты можешь располагаться. Кухня справа от входа, в холодильнике точно есть пиво, вода и кола. А если вы найдёте общий язык с морозилкой, там прятались остатки воскресной роскоши. — Свой плащ она повесила в угловой шкаф, который сейчас, на фоне её тонкой фигурки, показался мужчине ужасно крохотным. — У меня жарко, но окна не открываются, это сороковой этаж. Ещё и кондей сломан, — Вики каждое утро, просыпаясь в ещё большем, чем обычно, поту кляла себя на чём свет, что опять не вызвала ремонтника, и каждый вечер успешно об этом забывала, — но в комоде сыщутся майки, подходящие по размеру. — Она махнула рукой, дескать, чувствуй себя как дома, и тут же юркнула в ванную, не замечая, как потемнело лицо гостя.

«Я не надену тряпки твоего ёбаря! — К горлу подступил удушливый ком, который требовал сломать хоть что-то, раз хребет некого Уильяма в недосягаемости. — Потому что я — твой ёбарь, Непризнанная. Только я. Только у меня это право», — он нашёл, что сломать, тупо вцепившись пальцами в подлокотник кресла. Ну и вырвал деревяшку с мясом, а потом стыдливо вставлял в пазы обратно, словно ему лет четыреста, и любимая отцовская гравюра — «сама, отец, я клянусь!» — упала со стены.

В соседней комнате раздался шум воды, но Люциферу показалось, что это райская, блядская музыка.

Он посчитал шаги от окна до двери ванной, объясняя себе, что это просто интереса ради, потому что спросить, сколько она платит за такую крысиную дыру, где даже кровать достойных размеров не поставить, входило в его планы.

Потом, руководствуясь тем же интересом, приложил ухо к фанерной перегородке, гул душа за ней сливался с пением. Что-то американское, определённо.

Наконец, исключительно в целях проводимого исследования, Люций невесомо надавил на ручку двери и та поддалась.

Шах и мат.

Инь и янь.

Альфа и Омега.

Сочные эпитеты у него закончились, когда в образовавшейся щели мелькнула уокерская нога, которую та, опёршись на бортик ванной, щедро намыливала. Нет, была, конечно, и треклятая штора, заслонившая остальной обзор, но ему сейчас хватит голой, непризнанной пятки, хватит мокрых следов на паркете, хватит остатков даже не запаха её, а того послевкусия, что остаётся, когда запах давно выветрился.

«Я безумен. И безумно тебя хочу», — в джинсах всё встало колом, и демон поблагодарил рандомную выборку, наградившую его обликом Смита. «Дед» вполне профпригоден и с размерами повезло. И если Люциферу суждено сломаться окончательно, позволяя себе затащить её в постель, сладкой Вики Уокер будет приятно смотреть.

Про «чувствовать» он старается не думать: секс с Бессмертным для Виктории — грёбанная лотерея, ощущать она будет его, настоящего, и тут, как с Глифтом, всё просто — смертные не выдерживают подобного марафона.

Ладно, допустим он уверен, в её случае это не убьёт с первого раза, потому что Вики — не совсем человек. Она — Непризнанная, сосланная обратно, и остатки её энергии до сих пор плещутся вокруг. Чёртов уникум с сияющей от мыла розовой кожей на лодыжке — настолько хрупкой, что своими пальцами Люций способен обхватить ту полностью.

В Школе они трахались в каждой из ванн — в его, в её, в душевых стадиона, однажды, даже в директорской, когда шкура Кроули куда-то свалил. А теперь-то что? А теперь он замер, не дыша, и не может отвести взгляда от силуэта за шторой, отлично представляя каждый изгиб.

«Отодвинь её, Уокер. Сдвинь её. Давай, родная, оттолкни эту дрянь, которая вздумала тебя скрывать. Дай мне хоть глазком на тебя посмотреть. Я, бля, налюбоваться не могу, словно ты — шедевр», — и услышала ведь, почувствовала, куда ветер дует, в какую сторону скачут мысли. Заскрипела металлом колец по штанге, не замечая постороннего взора, и смывала остатки пены с тела и волос в свете софитов.

Те красные, как ýгли.

Надёжно скрытые линзами очков.

Он себя здоровым не чувствует и больным тоже не чувствует, он чувствует себя абсолютно, до восторженности счастливым, как бывало только с ней, когда мозг уплывал от одного вида голой женщины. Этой женщины.

Необъяснимая магия с неисправной логикой, но всегда, стоило Непризнанной раздеться, у Люцифера закладывало уши, как при взлёте вертикально вверх и на полных скоростях — там грохот, вой, утробное рычание.

Он закрывает дверь по одной простой причине: ему нельзя окончательно ёбнуться.

— Не скучал? — Она что, сдурела, выходить в полотенце?! Ладно, это длинное и большое полотенце, куда длиннее её платья, снятого ранее, задранного в такси, помеченного пальцами, но о чём Уокер думает, когда бубнит «Я фыфофу фамуф, у фефя еффь фефих!»?

— Искал следы жизни молодой девушки, которая работает в полиции и собирается стать счастливой новобрачной. — Смит смотрел в окно. За окном была темень. Окно оказалось отличным «зеркалом», чтобы замечать капли воды на её ключицах.

— И как успехи?

— Либо ты врёшь, что обитаешь здесь, либо ты врёшь, что счастлива.

— Ты прав, Леонард, — она закопалась в ящике комода, — я живу на работе. А здесь обо мне психологического портрета… — Вики хихикнула, — …даже коллеги не составят. Выводы будут в духе «ну-у, иногда, она ела, но это неточно».

— Что у тебя на спине? — Уокер почти вернулась в ванную, чтобы сменить полотенце на сарафан из тех, что следует носить летом, но лето старательно обходит Детройт стороной, боясь подцепить нечто трудноизлечимое, когда Леонард окликнул её.

— Ты про шрамы?

— Да.

— Мои стикеры-напоминалки, — она легкомысленно мотнула мокрой головой. — У кого-то татуировки, а у меня шрамы. Помни не зря первый день сентября и аварию, и минивен!

— Ты говорила, ты стукнулась бампером.

— Ну да, бампером. Мне лобовое стекло всё лицо порезало, ладони, плечи, ещё бедро торпедой зажало. Я, когда выбиралась из машины, видимо кожу содрала. — За рассказом Виктория не сразу заметила, что Смит подошёл и теперь, не стесняясь, рассматривал