– Но вам не надо растапливать камин, – поспешно сказала девушка. – Вы слуга с верхней половины, а не с нижней. Вы же в первой десятке, так что не позволяйте никому над вами верховодить!

Телману стало так противно, что даже лицо у него перекосилось.

– Первая десятка! Не смеши меня. Если приходится исполнять приказы других, значит, ты – слуга, и дело с концом.

– Как бы не так! – негодующе возразила Грейси. – Это все равно что констебль говорит, будто суперинтендант, который умный и дело свое знает; все равно что простой смотритель с фонарем – ходит и понимать ничего не понимает, священника от грабителя не отличит, разве только кто закричит: «Держи вора!»

– Но ведь и ты, как позовут, так и бежишь.

– А вы разве нет?

Инспектор стал было возражать, но, встретив искренний, честный взгляд служанки, решил не продолжать эту тему.

– А если вы не знаете, что и как вам надо делать, так я вам покажу, – пообещала девушка великодушно. – У вас не должно быть такого вида, будто вы своего дела не знаете. Я вам покажу, как надо чистить сюртук для джентльмена и как выводить пятна. Вы знаете, как сводить жирные пятна? Надо взять горячий утюг и толстую оберточную бумагу, но утюг не должен палить. Сначала попробуйте его на листке белой бумаги, и если она не потемнеет, значит, все в порядке. Если пятно сойдет не все, на чистую тряпочку налейте винного спирта и потрите. Ну а если и это не поможет, приходите и у меня спросите. Пусть только другие слуги не видят, что вы вроде как не знаете. Я для вас все устрою.

По лицу мужчины Грейси видела, что все это ему совершенно не нравится, но что он все-таки оценил по достоинству уместность ее замечаний.

– Спасибо, – процедил инспектор сквозь зубы, после чего повернулся и ушел в дом, не оглядываясь.

Грейси покачала головой и продолжила обследование дома. Она шла из кладовой, когда опять встретилась с Финном Хеннесси, безошибочно узнав его по темноволосой голове и худощавой фигуре. Он держался с изяществом, которого она не замечала у других слуг.

– Здравствуйте, Грейси Фиппс. Кого-нибудь ищете? – поинтересовался молодой человек.

– Да нет, просто осматриваю дом, чтобы знать, где что есть, если потребуется, – ответила горничная радостно – от того, что встретилась с ним, и вместе с тем не зная, что бы сказать такое умное.

– Очень мудро, – согласился Финн, – и я занят тем же самым. Чудно́, правда, как мы изо всех сил стараемся, чтобы подготовиться к такой вот поездке, а приехали – и, по крайней мере сегодня, нам почти нечем заняться до самого обеда.

– Ну, дома-то мне надо еще и за детьми присматривать, – ответила Грейси и внезапно поняла, что этими словами рекомендует себя как «служанку на все руки», а не дамскую горничную, и пожалела, что сболтнула лишнее.

– И вам нравится такая работа? – поинтересовался ее новый знакомый.

– Ага. Дети очень послушные и всегда такие умненькие и сообразительные.

– И здоровые?

– Ага, – удивленно повторила Фиппс, заметив, что лицо у Хеннесси омрачилось. – А разве там, откуда вы приехали, дети больные?

– Откуда я приехал? – повторил Финн. – Деревня, где жила моя мать, а до нее – моя бабушка, теперь разорена. Раньше там жили почти сто человек мужчин, женщин и детей. А теперь она похожа на кладбище – все, словно какой-то древний народ, покинули эту землю.

Грейси была потрясена.

– Но это ведь ужас какой-то. Так ваша мамка переехала? А братьев-сестер у нее в деревне не осталось?

– У нее было три брата. Двоих согнали с наделов, когда землю продали новым хозяевам, а они пустили ее под пастбище. А третьего брата – младшего – повесили англичане, потому что приняли его за фения.

В голосе Финна звучала боль, но девушка не все поняла из его рассказа. Она прекрасно знала, что такое бедность. Некоторые лондонские улицы были не лучше ирландских трущоб. Грейси видела детей, умирающих с голоду и замерзших до смерти. Она сама слишком часто мерзла, голодала и болела, прежде чем поступила на службу к Питту.

– За кого? – тихо переспросила она.

– За фения, – стал объяснять Хеннесси. – Это такое тайное ирландское общество, которое хочет свободы для своей страны, чтобы у нас было самоуправление, чтобы мы шли во всем своей дорогой и все делали по-своему. Этого хотят все ирландцы, еще оставшиеся в живых, но одному Богу лишь известно, сколько нас. Там, где жадные лендлорды выгнали нас со своих земель, там, на западе и юге страны, остались только призрачные деревни.

– А куда же делись те, кого выгнали?

Грейси пыталась представить себе эту картину, но не могла: эта часть рассказа не укладывалась в рамки ее собственного опыта.

– В Америку, Канаду – они повсюду, где нас захотели принять, где можно было найти честную работу, еду и кров.

На это горничной было нечего ответить. Все так трагично и несправедливо! Ей был понятен гнев молодого человека.

Он увидел по ее лицу, что она ему сочувствует, и тихо, почти шепотом, спросил:

– Ты можешь все это вообразить, Грейси? У целых деревень отняли землю и дома, где люди родились и всю жизнь трудились, где они что-то наладили. Всех выгнали в никуда. Выгоняли даже зимой. Стариков и женщин с младенцами на руках, с детьми постарше, вцепившимися ручонками в их юбки, – всех выбросили в ненастье, под дождь и ветер, чтобы они отправились куда глаза глядят. Какими надо быть людьми, чтобы так поступать с себе подобными?!

– Не знаю, – тихо ответила мисс Фиппс. – Я таких еще не встречала. Но знаю, что иногда лендлорды и у нас прогоняют арендаторов и их семьи. Это не по-человечески.

– Верно, Грейси. И поверь мне, если бы я сейчас стал рассказывать, сколько горя терпит Ирландия, мы бы тут с тобой говорили еще много дней, после того как уикенд кончится и все политики вернутся в Лондон, Дублин или Белфаст. И это еще только начало! Бедность есть всюду, я это знаю. Но у нас просто медленно убивают целый народ. Неудивительно, что в Ирландии все время дождь, так что у нас вся земля изнутри стала зеленая. Это, наверное, ангелы Господни плачут от жалости при виде наших страданий.

Его собеседница все еще пыталась нарисовать в своем воображении скорбную картину этих страданий и как-то справиться с нахлынувшей печалью, когда их разговор прервала Гвен, шедшая в кладовую за какими-то ингредиентами для помады «Медок леди Конингэм».

– А как ты ее делаешь? – с любопытством спросила Грейси, всегда охочая до новых полезных сведений.

– Возьми две унции меда, одну унцию очищенного воска, пол-унции серебряной обманки и столько же мирра. Все смешай на медленном огне и добавь любых духов. Я использую розовый сироп. Он должен быть вон на той полке.

И она кивнула на полку как раз над головой Фиппс, после чего улыбнулась Финну Хеннесси. Тот быстро открыл буфет и передал ей бутылку.