В то утро я чувствовала себя такой разбитой, что после завтрака, не в силах ничем заниматься, ушла к себе в комнату и поставила «Поющие под дождем». Это был «наш» фильм, мой и дяди Джина. Но через несколько минут я вытащила кассету. Не могла дальше смотреть, становилось слишком грустно. Я отправилась проведать папу. Он сидел в постели, рассматривал один из старых альбомов, которые мы нашли в гараже. Клей пересох, фотографии отваливались и трепетали, словно опавшие листья.

Увидев меня, папа улыбнулся:

— Я рассказывал, как мы с мамой познакомились?

Конечно, он рассказывал это миллион раз, но я села на край кровати и приготовилась выслушать снова.

— В тот вечер Джин тоже был со мной. Он сказал, что Мэг просто великолепна.

Папа выглядел таким слабым и хрупким, из глаз у него текли слезы.

— Мы все уважали его, хотя он был самым младшим. Но в нем было что-то такое — сразу становилось ясно, что он многого добьется. И он добился. Его агентство — разве не достижение? И он создал его на пустом месте. Здесь есть чем гордиться.

Я встала с кровати и подошла к окну:

— Ты хочешь, чтобы я взялась за это?

Он вздохнул:

— Не мне тебе указывать, что делать. Ты, Энди-Пэнди, поступишь так, как тебе хочется.

Я пошла на кухню и приготовила себе кофе. Слова отца не выходили у меня из головы. Дядя так любил свое агентство. Он создал его с нуля, на пустом месте. Таким агентством можно гордиться.

Конечно, я никогда не управляла агентством. Конечно, у меня нет ни опыта, ни квалификации, ни имени. Дядя Джин все это знал, но все-таки оставил агентство мне. Разве он сделал бы это, если бы не верил, что я справлюсь? А может, я просто струсила? Может, это не так уж и трудно, и я смогу освоить профессию агента по подбору актеров?

Я представила себе, что случится, если я откажусь от агентства. Тетя Мэрилин продаст его в ту же минуту. Новые хозяева создадут новое агентство или, что более вероятно, устроят там фотомастерскую или салон красоты. А первое, что они сделают, это сменят имя, и агентство Джина Брауна перестанет существовать.

Я вернулась к отцу:

— Знаешь, я решила взяться за это дело.

Папа просиял от счастья.

В то же утро я позвонила Фрэн Селвин, рассказала ей, что произошло, и объяснила, почему мне на время придется отложить работу с недвижимостью. Как ни жаль ей было со мной расстаться, она поняла меня и пожелала удачи.

Вечером я поехала к Гари. Когда я все ему рассказала, он долго молчал, а потом спросил:

— Я не понимаю, ведь если ты продашь свою долю, тебе хватит денег на собственный дом, даже в Палм-Дезерт. И ты сможешь заботиться о родителях. Разве не об этом ты всегда мечтала?

— Я и сейчас об этом мечтаю. Но моя доля в агентстве не так уж велика. Если я начну там работать, то получу гораздо больше денег — зарплату и комиссионные.

— И тебе надо переехать в Лос-Анджелес?

У него было такое лицо, что у меня сердце сжалось.

— Гари, мне просто придется это сделать, есть масса причин.

— И одна из этих причин, очевидно, я, — с горечью сказал он. — Ты достаточно ясно дала мне это понять.

Я шагнула к нему, но он отстранился.

— У тебя совсем нет чувства ответственности, — продолжал он. — Ты не хочешь смотреть в лицо реальности, ты предпочитаешь бежать от нее.

В конце концов я просто ушла.

Я вернулась домой поздно, но мама не спала и ждала меня. В смятении я бросилась к ней:

— Ты тоже думаешь, что я безответственная эгоистка? Ты тоже считаешь, что я бегу от реальности? Скажи мне, и я забуду обо всем. Продам свою долю и останусь здесь, с вами.

Мама обняла меня и прижала к себе.

— Уезжай, моя девочка, — шептала она, — уезжай.

На следующее утро я позвонила в агентство. К телефону подошла незнакомая женщина. Я побоялась заводить слишком откровенный разговор и только сказала, что я племянница Джина Брауна и хотела бы понемногу войти в курс дела. На том конце провода повисло молчание, затем женщина произнесла:

— Да, понимаю. Адвокат мне все объяснил. Меня зовут Лори Макс. Я была помощницей вашего дяди.

Она говорила достаточно любезно.

— Когда вы хотели бы начать?

— Может быть, с первого августа?

— Это было бы прекрасно. Но у нас есть несколько срочных чеков, которые требуют вашей подписи. Я могу прислать их вам прямо завтра курьерской почтой.

Она записала мой адрес, и я положила трубку. Перед глазами у меня возникло видение курьера, доставившего мне важные документы на подпись. Все. Пути назад нет.

Я потащилась в кабинет к отцу и села на ручку его кресла:

— Мне всего двадцать четыре года. Никто меня всерьез не воспримет.

— Джин открыл агентство, когда ему было двадцать восемь, — напомнил мне отец. — И потом не забывай, куда ты отправляешься. В Голливуде в свои двадцать четыре ты уже перестарок!

Я рассмеялась и сказала, что он убедил меня окончательно.

В следующий вторник в Лос-Анджелесе должна была состояться мемориальная церемония. Папа был слишком слаб, и мне пришлось поехать туда одной.

Служба проходила в маленькой церкви на кладбище «Лесная поляна» недалеко от Пасадены. Пришло так много народу, что вся церковь оказалась заполнена. Это порадовало мое сердце, хотя, кроме Мэрилин, я никого не знала. Но среди этих незнакомцев были дядины — а теперь мои — клиенты, и я вглядывалась в лица, пытаясь их угадать.

Я подошла к Мэрилин и прикоснулась к ее руке. Она взглянула на меня, отвернулась и быстро пошла прочь. Больше я к ней не подходила.

Я думала только о том, как было бы здорово, если бы дядя сейчас сидел рядом со мной. Ему бы понравились веселые истории, которые рассказывали сейчас те, кто его знал. Более внимательного и благодарного слушателя им все равно не найти.

За день до моего отъезда к нам переехала Милли. Она всегда мне нравилась и в Барстоу частенько приходила в гости. Но я и подумать не могла, что в один прекрасный день она поселится в моей комнате.

В тот вечер мама с папой устроили для меня прощальную вечеринку, на заднем дворе накрыли столы для гостей. Собрались наши соседи и мои друзья из отделения «Скорой помощи». Все они радовались за меня, но выглядели так, словно провожали на войну или в тюрьму.

Где-то под конец вечеринки появился Гари. Я до самого последнего момента не надеялась, что он придет. Поцеловав меня в щеку, он сказал, что верит в мой успех. Слезы навернулись мне на глаза, и я не смогла сказать ничего, кроме «спасибо». Молча обняла Гари и долго не могла разжать объятия. О том, когда мы снова встретимся, я не сказала ни слова. Промолчал и он.