– Что делать? Ты ж его замочил!

– Что делать? Молчать, бля. Ты вот что: давай вправо, а я влево. Круг сделай небольшой. Дома увидимся. И не вздумай говорить никому. Тебе, конечно, меньше дадут, но как соучастнику и браконьеру года два на зоне попариться придётся. Понял? Ну, смелей, шевели копытами…

Мы вечером встретились, самогонкой его угостил. Расслабился Колька немного, и руки перестали дрожать. Да, а егеря я слегка подранил, пятёркой по нему бил. Менты, правда, потом затрахали. Ходили по домам и гильзы отбирали у всех охотников. А что толку? Два ружья у меня официальных, а это не зарегистрировано было. Я его в лесу всегда прятал.

– Виталик, вот теперь понятно, почему тогда ко мне мент за гильзами приходил. Инструкция, говорил, новая вышла.

* * *

Кстати, о блядях. Я вряд ли окажусь неправым, если заявлю, что почти в каждом русском городке, посёлке или деревне всегда созревали на радость мужскому полу девушки, которые охотно давали всем подряд. Как правило, они очень любили выпить, и это, безусловно, сближало их с мужиками и делало ещё доступнее. В молодые годы мне с таким контингентом не очень везло – сдерживала то ли природная скромность, то ли боязнь подцепить триппер – презервативами пользоваться я не любил.

Тогда ещё не продавались заморские латексные гондоны. Имелись в продаже только отечественные, Баковской фабрики, что в Подмосковье. Цена им была четыре копейки за две штуки. Так парами и продавались. Видать, коммунистические идеологи просчитали, что за ночь можно поставить не более двух палок. В аптеках работники так и называли их – «изделие № 2». Они частенько рвались ещё при надевании, несмотря на внушительные размеры – как в длину, так и ширину. Когда я натягивал на свой «карандаш» советский гондон, то добрая четверть его болталась на весу, издавая резкий запах резины.

Но я не об этом…

В нашу двухэтажку в Быково подселили семью, что жила раньше у пруда. Дом их бесплатно ремонтировал поссовет, предоставив в подвале временную площадь для проживания. Было это в семьдесят втором. Я успел развестись с первой женой, а встретить вторую мне ещё не довелось.

Семья переселенцев была стрёмная, родители сильно пили, а старшая дочь Наташка негласно соревновалась со Жбанихой по количеству огулявших её пацанов. Иногда мы встречались у подъезда, я робко здоровался и проходил в свою квартиру, размышляя, трахнуть её или нет. А трахнуть Наташку мне очень хотелось.

В то время меня назначили ночным дежурантом в московской аптеке на 2-й Владимирской, куда я попал по распределению. У доктора Юрия Николаевича я доставал рецепты с печатями и посредством несложных манипуляций превращал эти бумажки в этиловый спирт. Двести пятьдесят миллилитров за смену, больше брать было неэтично. Всё-таки клятву Гиппократа давал.

Как-то летом иду домой после ночной смены, а по дороге мне Наташка навстречу. Видно, что с похмелья, – а время девять утра, спиртное только с одиннадцати продавалось. Я кивнул ей, она, кивнув в ответ, пошла дальше. Я оглянулся, впился взглядом в её красивую жопу и неожиданно для себя громко окликнул её:

– Наташ!

– Что?

– Ты выпить хочешь? – У меня в пакете лежала заветная четвертинка со спиртом.

– А что у тебя есть? – Наташка с надеждой посмотрела на пакет.

– Спирт, но хороший. Ректификат. Из аптеки…

Когда я договаривал последнюю фразу, она уже подошла ко мне и, призывно заглядывая в глаза, игриво спросила:

– Точно хороший?

– Точно. В аптеке все-таки работаю. Только я неразбавленный пить не могу, горло дерёт.

– Пойдём, тут рядом старый участок, на нём никто не живёт, там колодец есть и стакан. А закусить-то чем?

– Вот две плитки «Гематогена». Из аптеки.

– Ну, пошли.

Меня слегка колотило от сильного желания – девка, конечно, красивая была. Мне двадцать два, а она на три года моложе. Минут через десять пришли на участок между жилыми частными домами, нормальный такой участок, с соснами и кустами сирени, травка зелёная кругом. Его, видать, от большого отрезали, но построить на нём ничего не успели. Я поставил на землю бутылочку.

– Я щас, Петь… – Наташка куда-то исчезла, а минут через пять принесла стакан и тёмную бутылку из-под пива, наполненную холодной водой.

– Давай, ты первый, – проговорила она, размешивая в стакане спирт засохшей веточкой.

Я развернул упаковку «Гематогена», разделил на две части и проглотил полстакана тёплого, ещё мутноватого от разбавления спирта. После бессонной ночи, проведённой на работе, я быстро захмелел, а у Наташки, наоборот, ни в одном глазу…

Время летело незаметно, и вскоре от напитка почти ничего не осталось.

– Правду ты, Петя, сказал, хороший спирт. Только мало. У тебя деньги есть?

– Есть немного, на два «Агдама» наберётся.

Солнце поднималось всё выше, начало припекать. Мы перебрались в тень, и я попытался залезть ей под юбку. Она, смеясь, отстранила мою руку и прошептала прямо в ухо, хотя нас и так никто не мог не только услышать, но и увидеть:

– Ты за вином сгоняй, и айда на быковский пруд купаться. Договорились? Только я вперёд пойду, буду ждать тебя в конце пруда, там, где лодочная станция раньше была. Найдёшь?

– Найду… Ну, я погнал.

– Ага…

Я шёл в гастроном, чувствуя в душе жестокую обиду – ну почему она мне не дала?! Всем даёт, а мне нет. Спирта было не жалко, завтра столько же принесу, жалко было себя, жаждущего любви, но обманутого коварной Наташкой. В магазине я встретил корешка, выпил с ним бутылку красного, и мы расстались. Взял обещанный Наташке «Агдам» – две по 0,75 – и побрёл под палящим солнцем на пруд. «Жара-то какая, – думал я. – Окунуться всё равно надо». Шёл, не надеясь, что встречу её на пруду и… ошибся! Она сидела под сосной, в тени, и радостно махала мне рукой.

– Наташ, извини, у меня закусить нечем, только вот, два пузыря…

– А зачем красное-то закусывать!? Не водка.

Стакан остался на участке, где мы разбавляли спирт, наверно, дежурный стакан был, уносить его с собой не полагалось. Я обжег полиэтиленовую пробку пламенем спички, зубами содрал её с горлышка – почерневшую, горячую – и протянул подружке бутылку:

– Пей, Наташ!

Она отпила чуть меньше трети небольшими, но частыми глотками.

– А ты?

– Я захмелел что-то, ночь не спал на работе…

– Ох ты, мой работяга! – Она прижалась ко мне и поцеловала в губы. «Вот те хуй – не болит, а красный! – пронеслось у меня в голове. – Что с ней случилось? Никак не пойму!»

Мы продолжали пить, я меньше, она побольше. Вечерело. Народ медленно расходился с пруда, а у нас ещё полбутылки вина оставалось. Тут меня окликнул пожилой мужик, сосед по двору – дядя Вася Власов по кличке Сэр. Играя во дворе в домино, вместо слова «рыба» он постоянно кричал – «Йес, сэр». Во время войны он встречался с американцами на Эльбе, всегда гордился этим и сквозь долгие годы сумел пронести два английских слова. За что и получил эту необычную кликуху. Сейчас он был слегка выпивши и искал, где бы ещё догнаться.