наконец, вышел Коновалов. Он был несколько растерян, и казалось, что-то обдумывал.

— Как-то неудобно мне у тебя ночевать. — Нерешительно промямлил он

— Неудобно спать на арбузе. Твоя жизнь за последнее время несколько раз подвергалась опасности. Я не вижу другого способа тебя уберечь, как не оставлять одного. Пошли.

Коновалов покорился, тем более что от стремительно темнеющих суток ему было как-то не по себе. Они быстро добрались до квартиры Квятко и, попав к ней домой оба сняли обувь в прихожей. Юлия прошла в комнату, села на диван и вытянула в расслаблении ноги.

— Может поужинать, что-то сообразим? — Спросил Петр

Квятко прикрыла глаза, но вопрос слышала, потому что не спала, как могла показаться, поэтому ответила:

— Посмотри там, на кухне, может что есть.

Коновалов открыл холодильник и обнаружил там кусок сыра, относительно свежий, а в кухонном шкафу завалялась пачка макарон. Через некоторое время спагетти с сыром были готовы. Нашлась и бутылка непочатой «киндзмараули». Они ели, сидя за маленьким кухонным столом друг против друга, и Юлия Борисовна все больше налегала на вино. Маленькими глотками, попивая вино и уже захмелев, она поглядывала на Коновалова.

— Много про тебя нового узнала, пока ты в больнице лежал. — Сказала она.

— И что же? — Ответил Петр с набитым ртом.

— Слушай, а кто такая Любовь Кобякова?

— Тетя моя по матери. А чего она так тебя заинтересовала?

— Да вот подозреваю, что именно она на тебя покушалась. Или кто-то по ее наводке.

Коновалов вытер полотенцем масляные губы и облизнулся, сложил руки на столе, но вина больше не пил, с лукавинкой сказал:

— Тетя Люба если кого и ненавидит до состояния, чтобы убить то только птицу Ненармунь.

— Это чего так? — Левая, тонкая, изящная бровь Юлии Борисовны поползла немного вверх от удивления.

— Если ты знаешь про тетю Любу, то знаешь о том, что она возглавляет какое-то общество изучения культуры и прочего вергизов, а они естественные враги Ненармуни. Вергиз переводится как волк.

Квятко доедала макароны с сыром. Она никогда не была слишком разборчива в еде и не склонна к кулинарным изыскам. Спросила:

— Поподробнее?

— Сколько я знаю эти легенды, вергизы отделились от своих единоплеменников в древние времена, когда часть племен вошли в контакт со скифо-сарматскими племенами и переняли часть каких-то их тайных знаний и ритуалов.

Юлия Борисовна допила вино. Доела макароны.

— Ладно, Петя, пойдем спать, а то, что-то ты мне одни сказки рассказываешь.

Квятко застелила постель себе на диване, Коновалову дала раскладушку, сама удалилась в ванную приводить себя в порядок. Петр возился с раскладушкой, наконец, установил. Остановился в нерешительности: снимать одежду или нет, лег в трусах. И Юлия Борисовна вошла в комнату в одних трусах. У нее были красивые груди, соски неприлично торчали. Она выключила свет, легла на диван.

— Ну и что дальше? — Снова спросила она.

— У тебя груди красивые. — Заметил Коновалов.

— Я знаю. Так как там дальше события развивались.

— Если вкратце. — Опомнился Петр. — Вергизы считали, что Ненармунь это не птица счастья, которая дает бессмертия путем вечного обновления жизни, а птица конца. Она ныряет на дно Океана Вечности и вытаскивает кусочек мрака из Хаоса на поверхность земли, который уничтожает жизнь. Вот они и считали, что стоят на страже мира и не дают Ненармуни опуститься на дно Океана. А если все же это происходит, они охотятся на неё.

— Они оттягивают конец света. — Заключила полуголая Квятко.

— Что-то вроде того. Но скорее не оттягивают, а они считали, что совсем ликвидируют возможность конца. Собственно, с их точки зрения, это и есть бессмертие. Т. е. человечество длится вечно и бесконечной чредой множества поколений, не прерванных вселенской катастрофой. Если случится эта катастрофа, человечество исчезнет, потому что прервется непрерывность. Вот они и воюют против Ненармуни

Наступила тишина. Юлия Борисовна обдумывала полученную информацию. Потом снова спросила:

— Значит, вергизы убивают Ненармунь?

— Получается так. Каждое воплощение птицы они устраняют. Конечно, это все легенды, выдумка.

— Хорошо. Давай спать, Петя. Завтра много дел.

Но заснуть Коновалову никак не удавалось, хотя он слышал, что Юлия практически сразу уснула — она немножко похрапывала. Он все думал: во сне девушки прыгнули в озеро и он не видел, как они поднялись на поверхность и поднялись ли. Он не смог это увидеть. Петр уснул под утро, и неожиданностью стало для него, когда Юлия трясла его за плечо, а в окно во всю светило солнце. На этот раз Квятко была одета в брючный костюм бордового цвета.

— Вставай, завтракать пора. — Сказала она.

Ковновалов еле продрал глаза и отправился в ванну, умываться. Он посмотрел на себя в зеркало. Часто так делал: долго смотрел в зеркало, будто пытаясь навсегда запомнить свой облик, зачем-то. На полочке в ванной стоял стаканчик, в нем две зубные щетки в упаковке и еще одна без нее, видно именно ей чистила зубы Юлия Борисовна. Петр извлек одну щетку, тщательно почистил зубы и, набрав три раза в сложенные ладошки холодную воду умылся. Вода с лица стекала в раковину. Наконец, он вышел в кухню, где уже Квятко доедала яичницу. Она указала ему на сковородку вилкой и сказала:

— Там для тебя осталось.

Он сгреб яичницу на тарелку, сел напротив, а Юлия пила кофе, посматривая на него:

— Ты мне про Любовь Кобякову не рассказал.

Тема родственников для Коновалов была какой-то всегда сложной и даже неприятной. Особенно по линии матери. По линии отца он никого не знал, потому что и сам отец ему был неведом — он ушел из семьи, когда Петру едва исполнилось два года. Во всяком случае, ему так объяснили, когда он повзрослел. Мать не любила о нем рассказывать, а он и не особо спрашивал, ему почему-то это было неинтересно, как и неинтересно все, что касалось родственников по материнской линии. Но деться от них было некуда, так как они сами по себе присутствовали в его жизни, так или иначе.

— У мамы было четыре сестры и брат. — Наконец сообщил Коновалов.

— Они из