class="p1">Но окружающие (за исключением, разве что, Алёны) были убеждены, что у меня с этой инфекцией отношения особые. Иначе зачем бы я её грамоте так старательно учил?

Ну, допустим, грамоте я и Алёну учил: люди грамотные всегда нужны — чтобы на них переложить изрядную часть своих забот, а делать в темную первую мою «попаданскую» зиму все равно было нечего. Настолько нечего, что теперь и Авдей с Акимом вполне себе читать и писать умели… Кстати, теперь у меня детишек завелось четыре с лишним сотни, так что хватит Матрёне меня тиранить, пусть детишек учит!

И Алёна тоже пусть учит. Она была на три года младше Матрены, но габаритом её чуть ли не перегоняла (хотя фигура у нее пока еще оставалась совсем девчачья), а насчет тяги к знаниям — так и вовсе на голову её превосходила. И очень полюбила читать книжки. Правда с последними было у меня практически никак, но в Туле я — не специально для неё, а вообще для всех детишек — купил пяток книг. Томик стихотворений Жуковского, отдельную книжку его же «Светланы», букварь, книжку какого-то Батюшкова со стихами и прозой и два тома «Истории государства Российского» Карамзина. Меня при этом удивило, что и книжка стихов Жуковского, изданная еще в пятнадцатом году, и книжка Батюшкова семнадцатого года издания были абсолютно новыми, в них даже страницы были не разрезаны. А «Светлана» вообще была скорее всего «пиратским изданием», там не был указан ни издатель, ни год выпуска книжки…

Но книжки эти Алёна буквально до дыр зачитывала, так что ей я бы еще Карамзина купил, а не пряник. Тем более что торговец пообещал оставшиеся шесть томов мне привезти к лету.

На обратном пути домой мужики бурно обсуждали «выгодную сделку»: ведь почти на триста пятьдесят рубликов наторговали! И радовались — за меня радовались — что я так ловко цену почти удвоил. Ведь рубль за котелок я хотел получить исходя из цены на чугунную сковородку, которых в хозяйстве уже четыре завелось, но мужики уточнили, что рубль — это цена «тульской чугунки», а «хранцузская» — она уже три рубля стоит, причем «на серебро». Понято, что опять я в торговле сам себя обманул…

Но кое-что из этого обсуждения я для себя вынес, услышав, как мужики обсуждают дальнейшие «торговые перспективы»:

— Чугунок отлить — дело хлопотное, но все же доходное. А что в чушки ушло, так и их продать с выгодой просто. Там чушек сколько вышло, пудов двести?

— Почитай триста. Ежели в завод их продать, даже не по двадцать восемь копеек, а по двадцать пять…

— Двадцать восемь копеек — это за что? — не удержался я.

— Так за чушки. Пуд нынче по двадцать восемь копеек на торге идет, а по двадцати пяти враз все без торга купят!

Ага, я тут два года наизнанку выворачивался, а, оказывается, чугун в чушках в Туле по двадцать восемь копеек за пуд продается? За рубль можно чугуна купить для дюжины чугунков, которые по два рубля с руками оторвут? У меня в голове возникали разные слова, касающиеся альтернативной одаренности отдельных попаданцев. Но все они казались не полностью соответствующими открывшейся картине бытия…

Ладно, все равно чугун у меня уже есть, а чтобы его все же превратить в элитную посуду, придется вагранку строить. И побольше народу обучить формы для чугунков делать — а вот клеймо на дне этих чугунков с буквой N, украшенной завитушками, которое я тупо «срисовал» с хранящейся у меня «грамоты» от реконструкторов, нужно на каждой форме повторить. На самом деле это была все же русская «Н», но парень, который мне вензель рисовал, настолько творчески подошел к задаче, что спутать было несложно, а сейчас, когда все иностранное чуть ли не втрое дороже такого же, но отечественного, это будет крайне невредно. Но это — дела далекого будущего, а сейчас займусь-ка я реализацией давно уже придуманного плана обеспечения личной безопасности. Ведь почти все необходимое у меня давно уже есть…

Однако в первую очередь я все же занимался обустройством. Землебитное убожество, поставленное на старом фундаменте, я распорядился срыть, и мужики поручение успешно выполнили. Использовав смесь земли и извести на возведение стен для собственных изб, конечно. Так что теперь никто не мог мне помешать дом на этом фундаменте поставить нормальный. Потому что даже печь для изготовления портландцемента уже была выстроена. Как его получать, я мелкой заразе расписал очень подробно — и, вернувшись домой, первым делом отправил её следить за этой печкой, а затем и за качеством полученного в ней «результата». По крайней мере отдохну от неё недельку-другую, ведь в такой «одноразовой» печке процесс занимал, если я правильно запомнил Витины рассказы, примерно с неделю и столько же уходило на добычу из нее готового клинкера.

Сам я занялся постройкой вагранки, а Акима я отправил строить еще одну печь, на этот раз горшковую. Мы с ним обсуждали проект этой печки уже больше года, правда изначально я думал в ней фритты варить — но раз чугуны и без эмали нарасхват идут, то сварю-ка я в ней что-то более полезное для моего истощенного организма. Дров я жег очень много, золу «корректно перерабатывал», а чтобы сделать неплохое (ну, или хотя бы относительно прозрачное) стекло, много не надо. То есть нужно-то дофига всего, и прежде всего знания, но знания у меня были. И даже «личный производственный опыт» был: мне еще лет десять было когда с Витькой для Светки стеклянные бусы делали к свадьбе по древнеегипетской еще технологии…

Ну а кроме знаний нужны горшки. Да не простые, а золотые. В смысле трудоемкости изготовления, как пояснил мне дед Михей. И не потому что очень дорогие, а потому, что для их изготовления ему придется отложить выделку других горшков, «простых». Которыми, как я понял, покрывались почти все «подушные», которые платил в казну Александр Григорьевич.

С этими налогами, оказывается, все тоже не просто было: на «душу», то есть крепостного мужского пола (независимо от возраста) нужно было в год отдать полтора рубля серебром. Но платежи принимались почему-то исключительно ассигнациями, по «официальному» курсу три с полтиной бумажками за один серебряный рубль (что при «рыночном» курсе четыре к одному было помещикам выгодно, поскольку оброк крестьяне ему несли именно «в бумаге», ведь медяки шли тоже по «бумажному» курсу). А Михей был представителем редкой профессии «горшечник», так что его продукция в Туле шла неплохо. Как я понял из