не старом, а новом, по «моему проекту» специально для нее выстроенному к следующей осени — или в специально для нее же выстроенном доме в Одоеве), пожизненная рента в размере среднегодового чистого дохода с поместья за последние десять лет — и никаких забот по хозяйству (ну, если сама не пожелает что-то сделать). Для развлечений ей оставался «садик» на десять десятин и — «за счет корпорации» — конный выезд. Дежурный конный выезд, летом подрессоренная бричка, а зимой — сани. Ну и две тысячи восемьсот рубликов серебром собственно платы за поместье ей лишними не показались.

У меня эти деньги тоже особо лишними не были, но, насколько я помнил из своего «околореконструкторского детства», неплохой такой пласт руды тянулся от Павловки и далеко за сорокинские деревеньки (точнее — от Дубны за Суворов, но пока таких населенных пунктов здесь еще не завелось), причем на сорокинских землях он был, пожалуй, самым толстым. Это по меркам века двадцать первого руды там было кот наплакал, а по меркам девятнадцатого — очень даже неплохо там с рудой было, местами пласт превышал в толщину три аршина. Насчет аршинов это мне мужики доложили после разговоров с сорокинским кузнецом. А я, всё тщательно обдумав, решил все же и своим железом не пренебрегать: на рынке-то оно вроде и недорогое, но нужно и об импортозамещении подумать, а то введут купцы или тульские металлисты мне локальное эмбарго — и куды мне бечь?

Но пока эмбарги нет, то не воспользоваться рынком было бы не очень умно, а с приличной вагранкой на тонну расплавленного и перегретого чугуна и центнера уголька хватит, так что пошли из Павловки широким потоком чугунки, утятницы и сковородки чугунные, прочий ширпотреб. Причем по сугубо демпинговым ценам пошли, таким, что тульские чугунолитейщики даже и не мыслили мне конкуренцию составлять, ибо невыгодно.

Потому что чтобы стало выгодно, нужны соответствующие ноу-хау. Не ахти уж какие хау — но вот догадаться, что для формовочной смеси нужно грести песочек из-под болот… Я одно, причем крошечное, болото мужикам велел на торф переработать, и на дне обнаружился искомый песок. Мелкий (что было всего лишь приятно) и совершенно белый. За долгие года, десятилетия и даже столетия кислая вода потихоньку из песочка всю окись железа порастворяла и остался чистый кварц. Для прозрачного стекла, кстати, тоже очень подходящий — но если песочек смешать в правильных пропорциях с углем и смолой, получаемой при выжигании угля, то чугунок можно легко отлить со стенками миллиметра в два всего. Мне даже столько и не надо — для чугунков то есть не надо, но ведь красиво получается! И выгодно — по отношению к затратам на сам чугун.

Тут-то я и сообразил, почему в Туле металлисты так резво «поднимались»: сырье недорогое (если бесплатно мужики его копают за еду), а товар получается сильно денежный. Особенно денежный если его казна массово скупает, особо денег не считая — так что потенциальный мой конкурент на ширпотреб и не смотрел даже, типа пусть хранцузы какие-нибудь сковородками барыжат. Ну а мне с казной общаться вообще не в масть, я лучше с французами поконкурирую, с большим успехом естественно.

И с соседями пообщаюсь вдумчиво.

Соседи у меня были почти все как на подбор. С учетом относительной близости Первой столицы с ее соблазнами, в деревнях — в смысле по поместьям — в основном старики жили, вся молодежь валила в места «более культурные». И более денежные главное: средний доход с поместья редко превышал пару сотен рубликов в год — а в Первопрестольной человек, грамоте обученный, уже мог рассчитывать на сумму вдвое большую. И даже в Туле человек ученый, причем работая по полдня, мог эту же пару сотен поднять не бегая целыми днями по полям за мужиками, да и в плане развлечений…

Хотя как раз в плане развлечений Тула вообще не котировалась, там даже захудалой газетки местной не было, а из Москвы газеты приходили недели через две (а уж из Петербурга и месячной давности газетка шла за свежачок). Так что народ развлекался как мог — а мог он довольно однообразно. В каждом (на самом деле в каждом) поместье имелась своя музыкальная группа, исполняющая чуть ли не ежевечернее нынешние шлягеры, в довольно многих поместьях и свои театральные труппы были. Небольшие, человек от пяти-шести до десяти, однако с их репертуаром я бы уже через неделю из поместья убежал — так что оставались там или уж совсем старики, или те, кто ни к какому реальному делу был вообще непригоден. И практически все в поместьях пили, то есть Свиньин исключением отнюдь не был. Собственно, поэтому — в значительной степени в том числе и поэтому — и доходность поместий не радовала.

И поэтому же условия моей сделки со старушкой Сорокиной заинтересовали многих местных помещиков. Очень заинтересовали, так что мне вскоре предлагали поместья на подобных условиях купить уже по ценам от пятидесяти до сорока рублей за душу (у Сорокиной я по семьдесят ее мужиков купил). Но мне много не надо, так что до конца года я взял всего лишь с дюжину поместий, и «мои» владения протянулись от речки со смешным названием Лошучка на севере и до речки Мизгея на юге. Сорок пять верст от края до края, правда в ширину гораздо меньше, пять верст в самом широком месте. Появилась у меня мысль и в ширину «свою» полоску растянуть, но это как-нибудь потом, все же я и за уже купленное еще минимум год расплачиваться буду: оказывается сотня тысяч рублей — это совсем немного, но репутацию я себе уже создал и помещики по большей части согласились деньги получить не все сразу, а с рассрочкой на год или даже два…

Интерлюдия

В которой, как и положено, посторонние люди обсуждают какие-то события, прямого отношения к которым они не имеют, и принимают решения, никакого влияния на действия Героя не оказывающие.

В кабинете уже больше получаса царило молчание. Наконец Николай отложил папку, встал, подошел к окну и молча некоторое время разглядывал что-то снаружи. Затем повернулся, подошел обратно к столу и наконец нарушил молчание:

— Я так понимаю, что этого подполковника пока не нашли? Впрочем, это неважно. Почему он приказал вызвать именно тебя?

— Теряюсь в догадках. Возможно он знал о наших дружеских отношениях…

— Может быть, но и это не очень важно. Однако я совершенно не понимаю, как он