появится. У тебя карьера, как ракета прёт. Принеси мне бутылку коньяка французского, пожалуйста, и подумай хорошенько.

Кабинет у меня скромный, тут даже окна нет. Стол, телефон, стул, ещё два стула для посетителей. Вот и всё. Фолиантов с бухгалтерией и бара с элитными сортами виски нет. Кирпичные стены, выкрашенные зелёной масляной краской и яркая лампа под потолком.

Да ещё несколько фотографий с охоты в рамочках на стене. Есть и та, где я подаю ружьё Ильичу. Лишней точно не будет.

Я снимаю трубку и заказываю Новосибирск за счёт стадиона. Эти расходы мы, разумеется, компенсируем, а директор кладёт их в карман, но это его дело. С КГБ соединяют быстро.

— Прокудин.

— Здравствуйте, Артём Игоревич. Это Брагин. Извините, если отвлекаю, я уточнить хотел, приходил Журавлёв?

— Привет, Егор, не отвлекаешь, всё нормально. Да, приходил, неплохо поговорили, думаю, будем сотрудничать. То есть можешь по намеченному плану работать.

— Хорошо, я вас понял. Спасибо.

Я кладу трубку и в мою келью заходит Лида с коньяком. За собой она ведёт новосибирского нач. торга Журавлёва.

— Здравствуйте, Егор Андреевич, — кивает тот и осматривается.

Глаза его сегодня кажутся цепкими и юркими, а сам он выглядит спокойно, страха нет, гонора, впрочем, тоже нет.

— Здравствуйте, Максим Альбертович, — я протягиваю ему руку. — Присаживайтесь.

Он отвечает на рукопожатие и опускается на стул, расплываясь на нём, как ждун.

— Чай, кофе, может выпьете что-нибудь? — проявляю я любезность.

— Э-э-э… — мешкает он пару мгновений. — Кофе, пожалуй. Если не затруднит.

Лида выходит, а мы остаёмся одни и какое-то время молча смотрим друг на друга.

— Спасибо, что приехали, — нарушаю я паузу.

— Кажется, это было предложение, от которого нельзя отказаться, — чуть пожимает он плечами.

— Единственное, чем мы действительно владеем в этой жизни, — хмыкаю я, — это добрая воля.

— Пожалуй, — сразу соглашается он, хотя ни секунды не обдумывает, сказанное мной.

— Это вам, — протягиваю я ему бутылку. — Маленький подарок в ознаменование начала плодотворного сотрудничества и, кто знает, долгой дружбы.

— О, какой… Я такого и не видел никогда…

— У нас есть канал, — усмехаюсь я. — Скоро и виски появится. Но это не совсем по вашей части, как я понимаю, хотя не сомневаюсь, что нужные контакты у вас имеются. Подумайте. Я вас пригласил, потому что верю, что сила в единстве.

Я сжимаю кулак и демонстрирую его своему гостю.

— Понимаете меня?

Он хмурится, вероятно, воспринимая кулак, как продолжение предыдущего разговора.

— Позвольте пару слов, так сказать, ретроспективно, — говорю я. — Наша прошлая встреча прошла на эмоциях.

Он начинает ёрзать.

— Но если у нас не возникнет предпосылок к возобновлению того разговора, я готов считать вопрос исчерпанным, понимаете меня? Если Денис…

— Об этом не беспокойтесь, — горячо перебивает он. — С сыном я поговорил, он всё понял. Он же ещё мальчишка…

Сказав это, он осекается, поняв, что я-то, собственно, тоже мальчишка.

— Это верно, — киваю я. — Многие мужчины хранят мальчишеский дух до конца жизни. Просто хочу, чтобы вам было всё предельно ясно, с самого начала. Я надёжный друг и хороший товарищ. Но если наступить мне на мозоль, можно потерять всё. К сожалению, список потерявших за последний год весьма существенный. Вы, я думаю, навели справки.

— Нет никакой необходимости наводить такие справки, мы больше не собираемся наступать вам на мозоли.

— Отлично, — киваю я. — Это стремление обоюдно, тогда давайте перейдём к делу. Я хочу, чтобы мы с вами занялись взаимовыгодной торговлей. Вот в этой коробке…

Я встаю, выхожу из-за стола и наклоняюсь к стоящей на полу картонной коробке. Случайно задев рамочку, я сбрасываю фотографию на пол. Проклятая неуклюжесть. Журавлёв наклоняется и подбирает рамку с пола, но, прежде чем отдать её мне, задерживается на ней взглядом.

— Я так и думал, — бормочет он.

— Что, простите?

— Нет-нет, прошу прощения… А впрочем, думаю, лучше жить без недомолвок, правда? Я ожидал, что у вас есть покровители в Москве, и эти карточки подтвердили мои предположения.

— Полагаете было нескромно развешивать их здесь?

— Что вы, полагаю, для дела это просто необходимо. Я бы сделал точно так же. И вот, я всё-таки скажу. Ваша знакомая будет окружена забо…

— Спасибо, но этого как раз не нужно. Просто забудьте о ней. Так вот, в этой коробке находится то, с чего мы с вами и начнём.

Я показываю ему товар лицом и предлагаю взять содержимое коробки в качестве образцов.

— Очень хорошо сделано, качество великолепное, — кивает Журавлёв. — И ткань, и фурнитура, и упаковка. Да и сшито неплохо, нужно быть действительно спецом, чтобы отличить эти швы от настоящих. Поздравляю.

Вот собака, расколол. Ну, да ладно, чего уж там.

Мы обсуждаем ещё какое-то время вопросы связанные с поставками и документами, а потом я приглашаю Денискиного папку на обед.

— Это прямо напротив, в ресторане «Солнечный». Там вполне неплохо. Сейчас подойдём к нашему бару, пропустим по стаканчику на аперитив, и потом сразу обедать.

Он хвалит бар и заведение, находя, что оно ничуть не хуже, чем в Новосибе. Мы легко и даже дружески болтаем, словно и не было позавчерашнего напряжения. Разумеется, всё это видимость, и что там внутри покажет время, но видимость эта вполне приемлемая.

Мы выходим на улицу. Моя машина стоит в нескольких метрах от входа. К счастью, парковки у нас бесплатные и машин в городе не слишком много. Когда мы идём мимо, дверь открывается и из «Волги» появляется Паша.

— Егор, — говорит он и протягивает мне трубку. — Тут Большак звонит.

— Юрий Платонович? — спрашивает Журавлёв, уважительно глядя на мой, практически мобильный, телефон. — Передавайте ему поклон.

— Привет, дядя Юра, — говорю я, прикладывая трубку к уху.

— Привет, Егор. Слушай, у нас тут ЧП небольшое.

— Да? — напрягаюсь я.

— Дока избили. И хорошенько так. Его сейчас в областную везут.

— И кто? — спрашиваю я, хотя что-то мне подсказывает, что ответ мне известен…

9. А кто это у нас тут?

— Хулиганы какие-то, — говорит Платоныч. — Загреб или что-то в этом роде, странное имя какое-то

— Понятно.

Обедать мой новый партнёр идёт без меня. Отправляю с ним Лиду, а сам прыгаю в машину и еду к Рыбкину.

— Дядя Гена, здорово. Можешь мне посоветовать какого-нибудь спеца по местным блатным и разным приблатнённым?

— Могу. Динмухаметов. Есть такой дед.

— Дед?

— Да, он на пенсии уже, но дело своё знает, не голова а картотека. Местные у него вообще все на учёте, а кроме них ещё и по союзу неплохо ориентируется.

— Отлично. Как его найти?

— Да хрен его знает как. Он же на пенсии. Может, на даче торчит, может, по лесу бродит.

— Телефон есть?

— Не знаю. Могу поспрашивать. Кстати, завтра будет сборище ментовское по случаю Дня шахтёра, так вот, он обязательно будет. Всегда ходит на эту байду.

— А ты сам пойдёшь? — спрашиваю я.

— Придётся. Мне там значок какой-то вручать будут.

— Значок?

— Лучше бы зарплату накинули, — качает он головой.

— Дядь Ген, а ты чего так долго в младших лейтенантах, а? По моему разумению ты бы мог уже капитаном быть.

Он смотрит на меня, как на дитя не разумное и, кивнув, говорит:

— Ну, пойди да скажи Печёнкину, пусть капитана даст, я не против.

— Скажу, ладно, — хмыкаю я. — Слушай, а ты можешь меня познакомить с этим Динмухаметовым?

— Ну, пошли со мной на собрание, познакомлю.

— А меня пустят?

— Со мной пустят. Зачем он тебе дался, не пойму?

— Динмухаметов? Да появился тут какой-то Загрёб. Разузнать хочу кто такой и где найти его.

— Не слыхал такого. Может, залётный какой?

— Может и так…

— Ты кстати, помнишь, тачку списанную спрашивал? Я нашёл одну такую.

— На ходу?

— Можно сделать в принципе. Ну, так, вроде пыхтит ещё маленько. ЕрАЗ. Надо съездить глянуть и это… сам понимаешь…

— Сколько?

— Пять, — твёрдо говорит Гена.

— Дядя Гена, алё! За убитого Ерофеича, который сам даже не едет? Две. И это максимум. Чья тачка, кстати?

— Монтажный трест.

— Если сделают ремонт, дам… — я задумываюсь.

— Пять! — кивает Гена.

— Давай так, лично тебе дам пятьсот. А им — три.

— Всего должно быть четыре, — не соглашается он.

— Вот же ты торгаш! Три с половиной, и точка. И оформи на себя. И сделают пусть по-человечески, чтоб не ломалась каждые сто километров.

Док рассказывает примерно такую же историю, что и Спицын. Только, в отличие от сбытовика, он воспринимает ситуацию крайне нервозно и требует, извинений,