Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И как же этого малыша зовут?
– Чемоданчик!
Вот и весь сказ, услышанный на охоте в мордовском лесу от смелого и умелого охотника, сразившего самого страшного и свирепого волка.
Солдатская каша
Шел штурм Берлина. Грозно грохотали советские орудия, от разрывов мин и снарядов содрогалась земля. Огромные каменные здания рушились и горели с треском, как соломенные.
Особенно жестокий бой шел на подходах к Рейхстагу и у канцелярии Гитлера.
С шипением, с пламенем взрывались фаустпатроны. Танки вспыхивали, как дымные костры. А в узком переулке, совсем рядом с грохотом и взрывами, – мирная картина. Бородатый русский солдат варит кашу. Привязал к решетке чугунной ограды пару верблюдов, запряженных в походную кухню, задал им корма. А сам деловито собирает обломки мебели и подбрасывает в дверцу печки, поставленной на колеса.
Откроет крышку, помешает кашу, чтобы не пригорела, и снова подкинет дров. За его мирной работой наблюдает множество детских глаз из подвала полуобвалившегося дома напротив. Детворе очень страшно, но любопытно. Преодолевая страх, немецкие ребятишки уставились во все глаза на первого русского солдата, появившегося в их переулке.
И хотя ружье у него за плечами, а в руках вместо оружия большой половник, им жутковато. Страшат и его лохматые брови, и его внимательные хитроватые взгляды исподлобья. Словно он видит их и хочет сказать: «Вот я вас, постойте…»
Особенно страшат немецких детей его кони, чудовищные горбатые животные с облезлой шкурой. Они живут где-то там, в сибирских пустынях, и называют их верблюдами…
Такие в Тиргартене[2] были только за решетками, и над ними – предупреждение: «Близко не подходить, опасно».
А русский похлопывает их по шершавым бокам, поглаживает страшные морды.
– Это Маша и Вася. Умные, от самой Волги с нами дошли…
Солдат достает кашу большим половником и пробует с довольной гримасой: «Ах как вкусна!»
Наверное, она действительно вкусна, эта солдатская каша. Запах ее прекрасен. Так и щекочет ноздри, так и зовет попробовать. Ах, если бы съесть хоть маленькую ложку… Так есть хочется, так оголодали дети, загнанные в подвалы! Который день не только без горячего супа – совсем без еды…
И когда солдат стал облизывать ложку, подмигивая детворе, самый храбрый не выдержал. Выскочил из подвала и застыл столбиком, испугавшись своей резвости.
– Ну, давай-ка, давай топай, зайчишка, – поманил его солдат. – Подставляй чашку-миску. Что, нету? Ну, давай в горстку положу.
И хотя никто не понял чужого говора, до всех дошел ласковый смысл его слов. Из подвала мальчишке бросили миску.
С великим напряжением, вытянув тощие шеи, малыши наблюдали, как миска храбреца наполняется кашей. Как он возвращается, веря и не веря, что остался жив, и говорит удивленно-счастливо:
– Она с мясом и с маслом!
И тут подвал словно прорвало. Сначала ручейком, а затем потоком хлынули дети, толкая друг друга, звеня мисками, кастрюльками.
– По очереди, по очереди, – улыбался солдат.
Многие ребята просили добавки. Иные, получив добавку, бежали в подвал и возвращались с пустой миской.
– Что, свою муттер угостил? Ну, бери, тащи, поделись с бабушкой.
И солдат ласково поддавал шлепка малышу. Вскоре у походной кухни появился старый немец. Он стал наводить порядок, не давая вне очереди получать по второй порции.
– Ничего, – усмехнулся солдат, – кто смел, тот два съел.
– У вас есть приказ кормить немецких детей, господин солдат? – спросил старый немец, медленно выговаривая слова. – Я был пленным в Сибири в ту войну, еще при царе, – объяснил он свое знание русского зыка.
– Сердце приказывает… – вздохнул солдат. – У меня дома тоже остались мал мала меньше…
Старый немец, потупившись, протянул свою миску, попробовал кашу и, буркнув «благодарю», сказал:
– А не совершаете ли вы воинского проступка, раздавая нашим детям солдатскую кашу? Разве у вас нет строгости дисциплины?
– Все есть, любезный. Порядки воинские знаем, не беспокойтесь…
– Но как же…
Старый немец не договорил. Ударили фашистские шестиствольные минометы, а их накрыли русские «катюши». Все вокруг зашаталось. Переулок заволокло едким дымом.
Дети присели, сжались, но не убежали.
С площади донеслись крики, застучали пулеметы.
– Ну, пошли Рейхстаг брать, – проговорил солдат. – Теперь уж недолго, возьмем Берлин – войне капут! А ну, детвора, подходи! Давайте, господин, вашу миску, добавлю! Не стесняйтесь, это за счет тех, кто из боя не вернется, – видя его нерешительность, сказал солдат.
Но эти слова словно обожгли старого немца. Отойдя за угол, он сел на развалинах, уронив на колени миску с недоеденной кашей. А дети еще долго вились вокруг походной кухни. Они освоились даже с верблюдами. И не испугались, когда к кухне стали подходить русские солдаты. В окровавленных бинтах, в разорванных гимнастерках. Закопченные, грязные, страшные. Но немецкие дети уже не боялись их.
Уцелевшие после боя солдаты не хотели каши, а просили только пить. И произносили отрывисто непонятные слова: «Иванов», «Петров», «Яшин»… Бородатый солдат повторял их хриплым голосом, каждый раз вздрагивая. И, добавляя немецким детям каши, говорил:
– Кушайте, сироты, кушайте…
И украдкой, словно стесняясь, все смахивал что-то с ресниц. Словно в глаза ему попадали соринки и пепел, вздыбленные вихрем жестокого боя.
Немецкие дети ели кашу и, поглядывая на солдата, удивлялись: разве солдаты плачут?
Партизанская елка
Таинственный слух о каком-то походе в глубь Брянского леса взволновал и ребят и девчат машковской школы. Передавали, будто бы сам Сергей Петрович сказал однажды братьям Цыгановым, Пете и Паше:
– Что за интерес взрослым ребятам собираться на новогоднюю елку? В душном помещении, при искусственном костре кружиться в тесноте вокруг мертвого дерева, украшенного безделушками… Я вот под Новый год встану на лыжи, заберусь в глубь леса и проведу новогоднюю ночь под живой, густой елью, осыпанной снегом! Вот это будет елка!
Братья Цыгановы сразу же заявили:
– Сергей Петрович, и мы с вами!
– Вас родители не пустят.
– Да как же не пустят? С учителем географии и истории нас на край света пустят… У нас родители любят, чтобы мы закалялись. У нас коньки, лыжи… Ружье на двоих!
Сергей Петрович пообещал взять ребят с собой. Но потребовал с них молчания. В таком походе могут участвовать только избранные.
Братья крепко хранили тайну, так крепко, что ни один человек толком не узнал, что за поход, к какой елке, в какую глубину леса. Носились только смутные слухи, что никого брать не будут. Петя и Паша сосредоточенно отмалчивались, а сами готовили патроны и черные сухари, посыпанные тертым сыром или крупной солью…
Чем больше братья молчали, тем больше все вокруг говорили. И договорились до того, что и елка-то эта особенная, что Сергей Петрович пойдет и поведет избранных не просто к первой попавшейся, а к елке, под которой скрыта тайна брянских партизан.
Сестры Ершовы, Нина и Зина, так