Нет, что мне нужно, так это поспать. Я что — то не соображаю. Очевидно.

Когда я проскальзываю в свою комнату, усталость последних двух дней тяжелым грузом ложится на мои плечи. Независимо от того, что я только что сказала Атласу, я не дура. Может, я и не знаю, что у Престона за палка в заднице насчет меня, но я серьезно отношусь к его клятве.

Закинув корзину для душа в шкаф, я придвигаю стол, чтобы заблокировать дверь. Это не помешает войти в комнату, если они твердо намерены попасть внутрь, но это должно задержать их достаточно надолго, чтобы я успела проснуться. Никто не прокрадется сюда и не застанет меня врасплох, пока я сплю.

Я лежу поверх тонкого одеяла, слишком жарко, чтобы залезть под него. Матрас бугристый и тонкий. Мой локоть свисает с кровати, когда я поднимаю руку, чтобы провести по амулету в виде змеи на шее. Несмотря на усталость в теле, мой мозг не перестает думать. Прокручивая в голове, как я здесь оказалась. После многих лет такой осторожности, жизни вне поля зрения жрецов и стражи, и вне ока богов, я теперь оказалась прямо в центре их внимания. Мой отец был бы в ужасе.

Мне потребовалось много времени, прежде чем я наконец засыпаю.

ГЛАВА 9

С

ледующее утро проходит почти так же, как и предыдущее. Мой сон был прерывистым. Каждый тихий звук заставлял меня просыпаться, я неподвижно лежала в своей неудобной постели, ожидая, что кто — нибудь прокрадется в мою комнату и попытается перерезать мне горло. Никто этого не сделал, но слова Престона нанесли значительный ущерб. Я устала и раздражена. Если цель Престона — вывести меня из равновесия, то работа выполнена на отлично.

Сегодня я съедаю легкий завтрак, зная, что нас снова ждут испытания. Все вернулись на свои места, как будто мы уже освоились на них. Вот только мне здесь не место. Может, мне стоит сбежать? Интересно, удавалось ли кому — нибудь раньше ускользнуть от богов и спастись от этих ужасных Игр?

Мое сердце сжимается, как будто стягивается невидимой лентой, и я рассеянно потираю грудь.

— Думаешь плохо о богах? — Спрашивает Грир, и я поднимаю взгляд от своей овсянки и натыкаюсь на ее взгляд, устремленный на мою грудь.

— Нет. А ты? — Спрашиваю я, откусывая кусочек от своего завтрака. Почему она так подумала? Я имею в виду, да, у меня было много колких мыслей о богах, но в тот самый момент они не были особенно убийственными.

— Ты потирала грудь. — Она пожимает плечами, а затем накалывает ножом кусочек клубники. Она стаскивает его зубами, издавая тихий скрежещущий звук по металлу.

— Это универсальный признак того, что в голову приходят плохие мысли?

— Это контракт. — В ее голосе звучит скука, но именно она заговорила об этом.

— Контракт?

Она закатывает глаза. — Да. В ту секунду, когда ты схватила этот талисман, ты заключила контракт с богами. Что ты доведешь дело до конца как защитник любого бога, который тебе достался. От этого никуда не деться. — Она поджимает губы, как будто она тоже не в восторге от этой новости. — Эта сжимающая лента вокруг твоего сердца значит, что ты заперта в Играх. Если ты попытаешься убежать, она сожмет его так сильно, что твое сердце выскочит из груди.

Фантастика. Я связана контрактом Игр, в которых я не хотела участвовать, в честь богов, которым я не хочу служить. Гребаные божества. Принуждение нас к соглашению без нашего ведома или выбора. Я не удивлена. Ничто из того, что они делают на данный момент, меня не шокирует.

— Хорошо. Все на маты через три минуты. — Билли просовывает голову в столовую. Он делает свое заявление, не обращаясь ни к кому конкретно, а затем снова исчезает.

Я запихиваю в себя последнюю ложку овсянки и отодвигаюсь от стола. Я ставлю свою миску на поднос для грязной посуды, когда выхожу из комнаты, отмечая, что есть несколько чемпионов, которые просто оставляют свое дерьмо, чтобы кто — то другой забрал.

Я снова одета так, словно готова совершить тайное ограбление: в моей черной футболке и брюках — карго в тон. Здесь так много карманов. Что бы я могла положить в них? У меня нет ничего, кроме того, что мне дали. Может быть, перекус?

Джаспер сидит на полу рядом с матами, и я опускаюсь рядом с ним. Я его совсем не знаю, но что — то в нем заставляет его мне нравиться. Что, я признаю, является глупой причиной ослабить бдительность.

— Привет, — говорит он, добродушно улыбаясь.

Я киваю в знак приветствия, наблюдая, как все остальные входят в комнату. Билли в углу разговаривает с молодой женщиной с розовыми волосами. На ней ярко — оранжевый комбинезон, и она вдвое меньше Билли. Он нетерпеливо отмахивается от нее и шагает к матам. На нем снова мантия. Интересно, разрешено ли им одеваться во что — нибудь, кроме традиционной одежды жрецов. Они и спят в этих чертовых мантиях? Первосвященник Натаниэль Роджерс, кажется, не стеснен подобной одеждой. Интересно, как это работает.

На камерах, разбросанных по комнате, мигают красные огоньки, сообщая мне, что нас записывают. Вероятно, прямая трансляция ведется для всех, кто хочет понаблюдать за происходящим. Возможно, запись ведется и для того, чтобы медиакомпания богов смогла превратить многочасовые кадры в захватывающую реалити — шоу, которое с нетерпением будет смотреть весь мир. Я стараюсь не обращать на них внимания, насколько это в моих силах.

Труднее избегать телевизоров. Все они настроены на один канал. Сегодня не сжигают Фурий, но это все равно плохо. На всех экранах виден клубящийся дым, люди бегут и кричат по улицам, усеянных изломанными и окровавленными телами. Заголовок внизу гласит: «Подполье» наносит удары по мирным районам в связи с участившимися в последние дни смертоносными атаками.

О «Подполье» говорят тихим шепотом по всему городу. Жрецы заклеймили их демонами и террористами, но люди называют их революционерами, мятежниками, бунтарями. Они борются за свободу от гнета жрецов, за то, чтобы у обычных людей был голос. Их методы жестоки, что вызывает у меня смешанные чувства. Как у человека, проломившего немало черепов в качестве Темной Руки, трудно возмущаться их тактикой. Главное отличие заключается в том, что моя Фурия требует справедливости, когда совершается зло. Тела, показанные в новостях, не