Жди беды! Помню, при подготовке большой, сложной, принципиально новой станции «Венера-9» — той самой, что стала первым искусственным спутником планеты, а ее спускаемый аппарат передал первые снимки с поверхности Венеры — на космодроме дела шли исключительно гладко. Мы ходили беспокойными: подведет же в самый неподходящий момент. Конечно, мы не молили бога, чтоб он послал дефект, но, когда в одно «прекрасное» утро на орбитальном аппарате появилось замечание — модулятор радиокомплекса стал не очень четко работать в одном из дублирующих режимов, обрадовались; когда же на спускаемом аппарате упало сопротивление изоляции бортовой кабельной сети, успокоились окончательно: вот теперь полный порядок.

Попутно замечу: конечно же, замечание замечанию — рознь. Есть замечания, вызываемые ошибками поиска. Они не имеют ничего общего с замечаниями, причина которых — расхлябанность, непозволительное нарушение технологии, леность ума. В отношении к первым нужна непримиримость, ко вторым — беспощадность. Испытатель, смирившийся с недостатками, — наполовину уже не испытатель.

…Вернемся к «Луне» десятой. Мы оставили ее в критический момент: в спутнике произошло короткое замыкание. Начинаем разбираться. Проверяем отдельно космический аппарат — нормально. Проверяем отдельно спутник — тоже нормально. А вместе? Вместе ненормально — КЗ! Токовая защита, спасибо ей, помогает: если бы не она — быть беде, начисто бы выгорели электрические цепи. Значит, появилась хитрая завязка. Любые завязки распутывать сложно. Тут же сложность — на порядок выше. Конечно, можно было вскрыть ИСЛ, вскрыть блок, разобрать их на части — и копайся себе в удовольствие, ищи. Но подобную роскошь мы себе позволить не могли: оба аппарата отработаны, проверены на герметичность, и если их раскрыть, то придется повторно проводить испытания автономные, испытания комплексные. В этом случае разве что успеешь к следующему астрономическому сроку. Выход виделся архитрудным, но единственным: отыскать завязку, не влезая в аппараты.

Бьемся одни сутки. Вторые. Полчаса на ужин и в — МИК. Позавтракаешь — и опять на рабочем месте. Самыми тяжелыми почему-то оказались вторые сутки — тяжелее, чем третьи. Дело не только в том, что спать хочется, но при этом соображать надо, анализировать, специальные частные программы придумывать, и, не дай бог, ошибешься. Тогда… Но лучше об этом не думать. Состояние делается каким-то непонятным. Появляется уже спортивная злость.

Рядом работает молодой специалист, комсомолка Инна Федотова. Сколько раз говорил ей: «Инна, отправляйся спать». Не уходила. Шутил: «Девушкам институт красоты не рекомендует ночью работать — утреннего румянца не будет». Отмахнется сердито, только волосы — врассыпную и опять схемами шелестит. На третьи сутки мы уразумели: схемы конструкторы сделали верными, в доработке не нуждаются, образовалась, по всей видимости, ложная перемычка. Выловить последнюю, не вскрывая блоки, не представляется возможным. Выход один — идти на вскрытие. Но тогда…

— Не успеем, — шепотом поделился тревогой с Дмитрием Дмитриевичем Полукаровым. О таких вещах говорить вслух не принято. И мысли подобные гонят прочь. Надо успеть. Всегда.

— Вы чего там шепчетесь? — Георгий Николаевич приоткрыл глаза. Он сидел на диване с закрытыми глазами, и нам казалось дремал. — А что если…

И он, рубанув правой ладонью по воздуху, стал излагать свою идею. Мы поняли его с полуслова. И даже стало немного обидно: почему сами до этого не додумались.

Бабакин решил: раз узел не поддается распутыванию — разрубить его! Совсем как Александр Македонский, разрубивший, по преданию, гордиев узел. Легенда рассказывает, что фригийский царь Гордий завязал на дышле своей колесницы сложный узел и поместил колесницу в храме Зевса. По предсказанию Оракула, тот, кто сможет распутать узел, получит власть над всей Азией. Александр Македонский рассек узел мечом.

Не знаю, кто на нашем десятом луннике умудрился, сам того не ведая, завязать хитрый узел, но что тот оказался под стать гордиеву, подтвердить могу. Ради власти науки над Луной мы и бились, чтобы его распутать.

Какое действие совершал сигнал, идущий из аппарата в ИСЛ и доставивший нам столько хлопот? Он запускал программник в спутнике, который, в свою очередь, включал радиопередатчики спутника. Но ведь включить передатчики можно и иным способом — радиокомандой!

Тогда можно разъединить цепь сигнала. И мы… разрубили провод.

Григорий Данилович Яшин сделал все, что нужно, конечно, аккуратно: нашел нужный — вернее, теперь ненужный — провод, разрезал его, тщательно заизолировал, прибандажировал к жгуту. Из-за того приборчика, из-за этого КЗ не спал четверо суток. Дополз до гостиницы, свалился на кровать, а уснуть-то не могу: усталость и нервное напряжение сказываются.

* * *

Расскажу также о комичном случае, происшедшем в дни подготовки первого лунного спутника.

Представителем по системе управления был наш смежник Лева Корзинкин — хороший специалист, дело свое знал, но страдал излишней самоуверенностью. Видно, в нем жила несокрушимая вера в непогрешимость своей системы, что для испытателя не гоже. Тут, как говорится, доверяй-то, доверяй, но проверяй!

И вот однажды, при проведении сеанса торможения появилось одно замечание: системы работали нормально, но один из телеметрических параметров подавал сигнал, не соответствующий действительности. Это был, в общем, не «боб» (так на жаргоне ракетчиков называется сложный дефект), а «бобик» или, скорее, «утык» — так на том же жаргоне называется «боб» поменьше: мол, чуть уткнулись, устранили и пошли дальше. Телеметрия должна быть зеркалом машины, поэтому мимо таких замечаний мы все равно не проходим.

Попросили Леву разобраться, но он сказал, что в данный момент времени в его системе ничего не происходит и замечание ищите в системе астроориентации. Разбираем дальше: нити опять ведут к системе управления. Второй раз обращаем на это внимание Корзинкина, но он по-прежнему нас «отфутболивает»: теперь, мол, ищите в программно-временном устройстве. Оказалось же замечание… в системе управления.

Устранить замечание можно было двумя путями: или в самой системе управления, но тогда пришлось бы вскрывать герметичный, проверенный в барокамере контейнер, это было трудоемко, или в бортовой кабельной сети снаружи установить небольшой электрический разъем; разъем надо было только расстыковать перед стартом — это была, в общем, пустяковая доработка. Теперь Лева уже молил нас: «Помогите!» Мы его, конечно, помариновали, но потом мне поручили выпустить техническое задание на установку разъема и «по праву автора» я назвал его РКЛ — разъем Корзинкина Льва. Подходим к Бабакину утвердить техзадание. Георгий Николаевич достал из кармана авторучку и задержал ее в руке:

— А ты, Лева, почему не подписался? Что, есть возражения?

— Нет, я согласен. Но ваш Марков какой-то хиленький разъем назвал моим именем.

Георгий Николаевич посмотрел на Корзинкина, посмотрел на меня и от души рассмеялся.

— Ладно, Левушка, не обижайся. В следующий раз целый гермоотсек в честь тебя назовем.

Когда