Они с братом были превосходными пловцами. Пока я своим неторопливым брассом едва одолел пятьдесят метров, они уже огибали яхту, покачивающуюся на якоре посреди бухты. Я медленно поплыл назад к берегу.

Теперь в воду зашли и швейцарцы. По крайней мере герр Фогель. Фрау Фогель же возлежала на резиновом матрасе, сотрясаемая пароксизмами смеха, в то время как ее муж бултыхался рядом, поднимая тучи брызг, и тоже хохотал от души.

Я вернулся под тент и вытер волосы. Потом лег, закурил сигарету и принялся раздумывать.

Ситуация с фотоаппаратами несколько прояснилась. В уме я подвел итог своим наблюдениям:

Герр Фогель, фрау Фогель — «Фойгтлендер» в футляре.

Месье Дюкло — старомодный «рефлекс».

Мистер Скелтон, мисс Скелтон — «Кодак Ретина».

Месье Ру, мадемуазель Мартен — маленький нераздвижной фотоаппарат (Франция).

Месье Кохе, мадам Кохе — кинокамера (Пате).

Герр Шимлер — фотокамеры не имеет.

Майор Клэндон-Хартли, миссис Клэндон-Хартли — фотокамеры не имеют.

Три последних имени заставили меня задуматься.

Скорее всего англичане просто не из тех, кто любит фотографировать. А миссис Клэндон-Хартли, наверное, вообще не одобряет это занятие. Что касалось герра Шимлера, то я начинал подумывать, что на этого немца, пожалуй, не стоит тратить время. Бегину нужна информация? Что ж, она у меня будет. Кохе? Ладно, там видно будет. Я перевернулся на живот и выкатился из-под тента. Песок был горячим, солнце палило вовсю. Я прикрыл голову полотенцем, и когда Скелтоны, изрядно уставшие, стряхивая с себя капли воды, подошли ко мне, я уже уснул.

Молодой Скелтон ткнул меня в бок.

— Пора выпить чего-нибудь, — сказал он.

Суть хорошего плана, говорил я себе за обедом, заключается в его простоте. А мой план был очень прост.

Мой фотоаппарат у кого-то из этих двенадцати. У меня же был точно такой же, как у этого человека. Бегин говорил, что когда этот тип обнаружит утрату своих фотоснимков, он или она всячески постараются вернуть их себе. В настоящий момент все, что ему или ей известно, так это что пленка со снимками все еще в аппарате. Таким образом, если представится возможность совершить обратную замену, он или она непременно ею воспользуются.

Моя идея заключалась в следующем: оставить имеющийся у меня «Контакс» на каком-нибудь видном месте, притом тогда, когда он непременно бросится постояльцам в глаза, самому же укрыться в месте, где меня никто не заметит, но откуда мне будет видно все, и ждать развития событий. Если ничего не произойдет, стало быть, подмена еще не обнаружена. В таком случае все останется как прежде, никакого вреда не будет. Ну а если произойдет, тогда я точно узнаю, кто шпион.

Я долго обдумывал, где же поставить ловушку. И в конце концов остановился на том стуле в холле, где подмена произошла изначально. Это было естественное решение, к тому же это место хорошо просматривается. В читальне, выходящей в холл с противоположной стороны, висело настенное зеркало в позолоченной раме, слегка выдающееся вперед. Переставив под нужным углом одно из массивных кресел, я мог, сидя спиной к двери, наблюдать за происходящим в холле. А меня оттуда не увидеть, если только не наклониться до сиденья стула и не посмотреть в то же самое зеркало. При всей осторожности вряд ли это кому пришло бы в голову.

Я поспешно завершил обед, прошел в читальню и переставил кресло. Потом принес аппарат. Еще через минуту уже сидел затаив дыхание.

Постояльцы заканчивали обед.

Первыми к двери террасы потянулись Фогели. Потом наступил более или менее продолжительный перерыв. Поднялся с места, стряхивая крошки с бороды, месье Дюкло. За ним последовали Ру и мадемуазель Мартен, майор и миссис Клэндон-Хартли, американцы. Последним ушел Шимлер. Я выжидал. В случае замены сначала надо принести мой аппарат.

Прошло десять минут. Каминные часы пробили два раза. Я не отрываясь смотрел в зеркало, стараясь ни о чем не думать, а то еще стоит мне хоть на неуловимую долю секунды отвлечься, как что-нибудь случится. От напряжения у меня начали слезиться глаза. Пять минут третьего. Только я это отметил, как на террасе мелькнула тень, вроде как кто-то прошел снаружи мимо окна. Но солнце светило с противоположной стороны здания, так что точно нельзя было сказать. К тому же я искал нечто более вещественное, нежели тени. Два десять.

Ожидание становилось слишком нудным. Я слишком доверился теории. В моих рассуждениях было чересчур много «если». Слезы в глазах сменились сильной резью. Я позволил себе оглядеться.

Позади послышался легкий скрип. Я поспешно повернулся к зеркалу. Ничего.

И тут я внезапно вскочил с места и бросился к двери. Но опоздал. Не успел я схватиться за ручку, как дверь с грохотом захлопнулась. В замочной скважине повернулся ключ. Я подергал было за ручку, потом в панике завертел головой. В читальне было окно. Я рванулся к нему, нащупал крючок, распахнул настежь и, перемахнув через пару клумб, помчался к входу в пансионат.

В холле было тихо и пустынно. Стул, на котором я оставил свой фотоаппарат, был пуст.

Моя ловушка сработала. Но попался в нее я сам, лишившись единственного свидетельства своей невиновности.

В тот день я довольно долгое время провел в номере, пытаясь уговорить себя, что лучшее в сложившейся ситуации — оставить «Резерв», добраться до Марселя и отправиться в восточном направлении на каком-нибудь грузовом судне в роли стюарда или палубного рабочего.

У меня сложился четкий план. Возьму моторку Кохе и сойду в каком-нибудь пустынном месте к западу от Сен-Гатьена. Потом поставлю на замок руль, запущу двигатель, и пусть себе ползет потихоньку в открытое море, пока я сушей буду добираться до Обажа. А там сяду на поезд до Марселя.

Но тут начали закрадываться сомнения. Мне много приходилось читать о молодых людях, плывущих вдаль морями-океанами, нанимающихся на корабли палубными рабочими. Для этого вроде никакой квалификации не требовалось. Ни узлов вязать не нужно. Ни по мачтам карабкаться. Твое дело — подкрасить якорь, счистить ржавчину с металлических поверхностей на палубе и говорить «слушаю, сэр, да, сэр», когда к тебе обращается офицер. Это тяжелая жизнь, и общаться приходится с непростыми людьми. В сухарях попадаются долгоносики, а кроме сухарей, едят еще в основном похлебку. Споры решаются кулаками, и ходить нужно раздетым до пояса. Но у кого-нибудь в команде наверняка найдется гармошка, и после дневной вахты поют песни. В следующей жизни ты обязательно напишешь об этом книгу.

Но обернется ли в моем случае все именно так? Я был склонен в этом сомневаться. Может, мне просто не везет, но приключения мои никогда не проходили по «классической» схеме.

Весьма возможно, зачистка ржавчины потребует высокой квалификации. Сухопутного штафирку, решившего, что он может справиться с такой работой, просто на смех поднимут. Или не будет вакансий. А если будут, то только на прогулочном судне, идущем до Тулона. Или понадобится какое-нибудь странное разрешение, которое надо получать в полиции за три месяца до рейса. Или у меня найдут дефекты в зрении. Или на работу берут только людей с опытом. В действительности всегда сталкиваешься с различными преградами.