Ее размышления прервал звонок в дверь. Она никого не ждала и первым делом поглядела в глазок. За дверью стояла Варвара Владимировна и ядовито улыбалась.

— Держите, милочка, вам просили передать.

Соседка протянула ей маленькую запакованную в целлофан коробочку.

— Кто просил передать? — поинтересовалась Снежана.

— Незнакомый маленький мальчик, — пожала плечами та. — Я его первый раз видела в нашем дворе. Представляете, дорогая, у него на футболке стоят цифры, словно он из многодетной семьи и его только что подсчитали! Разве можно ходить по улице с цифрами на футболке?! Любой маньяк, ведущий счет своим жертвам, за это зацепится. Слышали, а в соседнем квартале снова расчлененка! Только на этот раз правоохранительные органы скрывают от населения правду. Говорят, что она случилась на рынке и это была свинья. Какое свинство с их стороны! А слышали…

— Спасибо, Варвара Владимировна. Я пойду, у меня вода в ванной переливается, — соврала Снежана и захлопнула дверь.

Соседка не обиделась, она привыкла к подобному обращению.

Предчувствуя недоброе, Снежана дрожащими руками вскрыла коробочку. Там оказалась пудра. Новая, нетронутая, только что из магазина. В пудре лежала записка.

— «Отдай, иначе умрешь!».

Машинально кинув записку на стол, Снежана дотронулась пуховкой до гладкого слоя и, поглядев в зеркальце пудреницы, напудрила нос.

— Спасибо за подарок, — вздохнула она, — но мне этот тон не подходит.

Дым в частном доме семейства Огурцовых-Копейкиных стоял коромыслом. Степанида Трофимовна ловко снуя грузным, на первый взгляд, казалось бы, неповоротливым, телом по небольшой кухне одновременно жарила сухари и поглядывала в окно, где во дворе в песочнице возилась парочка внуков, перепачканных до такой степени, что узнать, кто конкретно возился в песке, можно было только хорошенько отстирав их обоих. Во время очередного выглядывания бабули в окно один из них со всего маху ударил другого лопаткой по голове, тот другой заорал, больше от обиды, чем от боли, и принялся тереть грязными кулачками сопливое лицо, все больше принимая неузнаваемый вид.

— Санька! Колька! Или Минька с Вовкой! Прекратите орать! — поругалась Степанида Трофимовна на внуков и продолжила палить сухари.

Да, она их палила специально. До такой степени, чтобы у вошедших в их дом от едкого запаха гари прослезились глаза. С довольной усмешкой глядя на подготовленную горку репчатого лука, мать одного сына и бабушка двенадцати внуков старалась изо всех сил испоганить внешний вид кухни и комнат в целом к приходу долгожданных гостей. Обычно нормальные люди поступают наоборот, приукрашивая свое жилище, но Степанида Трофимовна не собиралась пускать пыль в глаза. Это только ее невестка Любаша могла твердить на каждом перекрестке, что у них все хорошо, они живут большой и дружной семьей. Степанида Трофимовна горько усмехнулась. Это только ее непутевый сын Трофим, названный так в честь ее отца, властного волевого шахтера из славного города Донецка, мог наивно предполагать, что многочисленное семейство благополучно живет на его скромную зарплату учителя ОБЖ средней школы. Степаниде Трофимовне пришлось тратить всю свою пенсию на внуков, а ведь она собиралась на пенсии путешествовать! Как любой приличный заграничный пенсионер! Вместо этого ее путешествия ограничивались яслями, детским садом и школьными родительскими собраниями, куда не успевала ходить Любаша. И теперь, когда представилась блестящая возможность бесплатно, по государственной национальной программе получить новый частный дом со всеми удобствами в ближайшем пригороде, она не собиралась сидеть, сложа руки. Степанида Трофимовна действовала.

— Любаша! — позвала она невестку, — иди резать лук! Пусть они увидят слезы матери, выкормившей дюжину граждан для своей страны! Иди быстрее, времени осталось мало!

— А как же Трофим? — из комнаты донесся неуверенный голос невестки, — он сам не справится.

— Эх, ма, — Степанида Трофимовна вытерла руки о передник, высунулась в окно и показала внукам здоровенный кулак, после чего направилась в комнату.

Любаша, полная миловидная женщина, стояла рядом с сидевшим на стуле худым длинноносым мужем и пыталась нацепить на его левый глаз пиратскую повязку, временно позаимствованную у сыновей. Трофим недовольно морщился, просил передвинуть повязку на правый глаз потому, что левый у него хорошо видит, а правый все равно хуже, Любаша послушно передвигала и интересовалась, не жмет ли ему черная лента с кружком посредине, украшенным черепом и скрещенными костями.

— Делов-то, — возмутилась Степанида Трофимовна, моментально водружая повязку на левый глаз и безжалостно завязывая ее на лысом затылке великовозрастного сына. — Отлично! Теперь ныряй в кресло-качалку!

— Мама, — взмолился Трофим, — креслу, как и нашему дому, сто лет! Оно развалится подо мной!

— Получишь дополнительные увечья, — поразмыслила Степанида Трофимовна, — ничего страшного, зато будет жизненно. Отец-страдалец…

Она запустила руку в редкую растительность на голове сына, взлохматив ее до предела, с корнем вырвала верхнюю пуговицу на линялой рубашке, надетой специально для этого случая, и наклонилась.

— Мама, — страдальчески произнес сын, — зачем?

Степанида Трофимовна, молча, закатала ему брючины до худых коленок, сняла тапок и толстым пальцем проковыряла намечавшуюся дырочку на месте для большого пальца ноги. Дыра стала огромной. Довольная Степанида Трофимовна водрузила тапок на место и поднялась со вздохом.

— Чего-то не хватает, — она критически оглядела сына. — Никакой фантазии! — последнее замечание касалось невестки.

Несколько секунд троица думала. Во время этого Трофим нервно передернул головой, почуяв запах гари.

— Идея! — воскликнула Степанида Трофимовна. — Станешь трясти головой как контуженный! И изредка дергаться как эпилептик.

— Мама, может быть, не надо этого? — заступилась за супруга Любаша.

— Надо, дети, надо, — торжественно произнесла мама и накинулась на невестку. — Сними парадный халат! Ты что, сдурела?! Где наша половая тряпка?! Если вы меня подведете, то учтите, что вы подведете всю семью! И голодные рты вам, дорогие родители, этого не простят!

Словно в подтверждение слов бабушки из детского закутка показалась озадаченная голова десятилетнего мальчугана в круглых очках и умным выражением на худеньком лице. Мальчуган выглядел болезненным и тщедушным, что подчеркивали Любашины тени бордового цвета, делая его глаза воспаленными страшной болезнью. Очки увеличивали эту воспаленность, и она казалась огромной. Следом за ним оттуда показалась физиономия постарше, но с такой же боевой раскраской едва дышащего ребенка.

— Реально, предки, — серьезно сказала старшая физиономия, — не выпендривайтесь! Сами говорили, что нужно слушать старших. Я хочу отдельную комнату!

— А я хочу велосипед!

Степанида Трофимовна ласково могучей рукой засунула физиономии внуков обратно в закуток, приказав высунуться оттуда по первому требованию, когда придут гости. Желательно раздетыми, чтобы те смогли умилиться животами, прилипшими к позвоночнику.