– Если ты хотел сказать мне что-нибудь приятное, то ничего не получилось.

– Правда?

– Правда.

– Извини. Я просто хотел убедиться, что не создал проблем, придя на этот порог. Поэтому и спросил. Ты живешь в такой глуши. Тебе не страшно одной?

– Как же бесчеловечно много ты разговариваешь, – Гор прикрыла глаза рукой в попытке отвлечься от бесконечных вопросов гостя. – Тебя вообще не беспокоит, что ты ничего не помнишь?

– Я не знаю, как это описать. Беспокоит, наверное, но я как будто в тумане, – гость продолжил осматриваться. Стены были увешаны венками и усохшими травами, в разных углах на полу были уложены в высокие стопки толстые книги, а у дверей валялась посуда, в том числе разбитая. Хозяйка собрала ее в угол вместе с другим мусором. – А на самом деле тут, у тебя дома. В безопасности. Так тебе правда тут не одиноко?

– Одиноко, – тихо призналась Гор. Так тихо, словно и не говорила этого вовсе. Однако тут же повторила громче: «Одиноко» – и добавила: – Я не всегда была одна.

Она посмотрела на полку с деревянными игрушками. Несмотря на то что мама запрещала им с братом ходить в деревню за лесом, после ее смерти он начал вырезать игрушки из всего, что только мог найти, потом шел к людям, продавал с десяток своих поделок за день – и это делало его по-настоящему счастливым.

– Все-таки муж?

– Брат. У меня был брат.

– Что случилось?

– Доброй души человек был. Никогда не мог отказать в помощи людям. Но однажды встретил не очень хорошего человека. Привёл его в дом, хотел помочь, – хозяйка с намеком посмотрела на гостя. – Не к добру та помощь была. Убили его.

– Расскажешь?

– Не сегодня, – сердито ответила Гор. «Сам вспоминай», – подумала она со злобой и отчаянием.

Когда мужчина вновь провалился в сон (не без помощи Гор, конечно, – уж очень ей надо было понять, что делать дальше), то она не придумала ничего лучше, чем закончить приготовление к наступившему празднику. До появления гостя праздновать Йоль не было желания. Ее даже не страшили последствия, которыми всегда запугивала мама. Даже если йольский кот придет съесть ее, он ужасно удивится равнодушию на ее лице.

Мама… Еще со смерти матери все в ее жизни пошло под откос. Сейчас Гор, как никогда раньше, хотела бы услышать ее звонкий смех, праздничные песни, которые она пела, пока готовила ужин на Йоль. Каждый год мама ярко украшала дом, и они с братом танцевали ночь напролет.

Эти воспоминания иногда приходили к ней во снах и каждый раз, просыпаясь, она понимала – наяву она давно утонула в одиночестве. И чем чаще она находила повод вспоминать былое, тем больше затягивало ее в пучину отчаяния.

Гор накинула теплый плащ, капюшоном укрыла голову от вновь падающих с неба хлопьев снега. Выйдя за порог, она закрыла глаза и вдохнула запах свежего ночного леса. Лес она любила. Но больше не зимой, а летом. Теперь родные тропы, по которым она бегала с тех пор, как научилась ходить, были засыпаны снегом, а речку сковал лед.

В лесу Гор искала йольское полено. Вместе с ним она должна была сжечь всё то, что тяготило ее в этом году, оставить тлеть свою потерю в камине. Снег хрустел под ногами, пока Гор просто шла вперед. Наверняка уже пропустила с десяток подходящих поленьев, но стоило признаться себе: она вовсе не стремилась в лес, просто не желала больше и минуты находиться в одних стенах с гостем.

От обиды заныла грудь, и она сама готова была расплакаться. Держалась, но пройдя ещё пару шагов, опустилась на колени, и слёзы покатились по ее щекам. Гор подняла глаза к небу и хотела бы обратиться к Богу, но какой в этом был смысл? Она уже не раз взывала к нему, но Он так и не ответил.

Ночь. Глубокая ночь, и она не закончится, пока не умрет ее гость. Стоило Гор затихнуть и повернуться на шум в лесу, как перед ней появилась темная, с длинными черными когтями, лапа чудовища.

– Так и заболеть можно, – улыбнулось оно, оголяя ряд пожелтевших клыков. – Вставать будешь?

«Помяни черта, и он тут как тут», – удивилась Гор. Ее холодная рука коснулась теплой морщинистой лапы, и, встав со снега, она поспешила вытереть слёзы.

– Крампус? Но… как?

– А ты забыла, какая сегодня ночь?

Гор много слышала о нем. Мама всегда предупреждала: будешь себя плохо вести – Крампус придет и съест тебя. Она даже описала его именно таким, какой он сейчас стоял перед ней: кожа цвета потухшего угля, черная шерсть по всему телу, копыта вместо ног и большие, похожие на бараньи, рога. Красный праздничный костюм, совсем как у Святого Николая. Еще мама говорила, что Крампус и Святой Николай – одно и то же существо. Сначала он заходит к послушным детям, дарит подарки, а потом превращается в чудовище и съедает непослушных. И что они не подозревают, что оба – разные лица одной сущности. Однако Гор никогда не боялась его, ведь она была очень послушным ребенком. Он даже как-то приснился ей. Во сне Крампус приходил за братом. Хотя сейчас она начала сомневаться – не случилась ли их встреча наяву?

– Помню, – Гор часто заморгала, понимая, что смотрит на Крампуса слишком долго.

– Так чему ты удивляешься?

– Давно тебя не видела в наших краях

– Ну, ты же давно не ребенок. Да и всегда была послушной. А я? Ох, а я следую по свежим следам Клауса, куда бы он ни ступал. Ну разве что иногда сворачиваю в дома, которые он точно не посетит. Жаль только, что об этом обычно умалчивают.

– Как о таком можно умолчать?

– Ты разве не слышала? Сейчас заботливые родители говорят детям, что в носок им Николай уголь бросает, а не я! – хриплый низкий голос чудовища и его манера говорить – медленно, словно слова человеческие даются ему с трудом, – совсем не вязались с таким возмущением, больше похожим на капризы ребенка.

– Безобразие, – слегка улыбнулась Гор. – Крампус, а можно тебя кое о чем спросить?

– Конечно, – кивнул он в ответ и аккуратно убрал ресницу с ее бледной мокрой щеки.

– Мы ведь раньше встречались? Когда я была маленькой? – с сомнением спросила она.

– Встречались, – прохрипел Крампус.

– Странно.

– Отчего же?

– Я всегда думала, что это сон. Что не бывает так.

– Каждый день так думаю, когда на отражение свое смотрю.

– Правда? – удивилась Гор.

– Нет, конечно, – громко рассмеялся Крампус, задев рогами снежные ветки ели, и те в отместку скинули на них снег.

От неожиданности Гор вскрикнула, прикрылась рукой, а когда выпрямилась, усыпанная снегом, недовольно уставилась на Крампуса.

– Извини, – он продолжал улыбаться. – Что ты хотела еще спросить?

– Ты и правда помнишь нашу встречу? Столько лет прошло.

– Ты права, немало Йолей минуло с того дня. Я приходил за твоим братом. Но ты его отвоевала.

– Плохо помню.

– Знаешь, мне часто говорят, что я – кровожадное чудовище, но ты тогда доказывала своей матушке, что я очень справедливый. Всего-то надо себя хорошо вести. Ты тогда пообещала, что и за братом будешь присматривать.

«Недосмотрела», – подумала Гор.

– Тогда я не знала, что ты ешь детей, – она произнесла это вслух раньше, чем поняла: Крампус чуть ли не светился от счастья, когда говорил, что он вовсе не страшное чудовище, а «справедливое» существо.

Гор попыталась пошутить:

– Они ведь невкусные.

– Ты никогда их не пробовала. Но, если честно, я ем только тех, по ком плачет виселица, – сморщился Крампус. – Остальных просто запугиваю да угольки в носок кидаю.

Между ними воцарилась тишина, которую нарушали только птицы, не улетевшие в теплые края на зимовку.

– Я знаю, что у тебя сейчас в гостях очень неприятный человек. Не хочешь ли ты его выпроводить, Гор? – спросил Крампус, не зная, как аккуратно начать эту тему.

– Следишь за мной? – нахмурилась она.

– А что если так? Надо же решить, подложить ли уголек тебе в носок, и откусить лакомый кусочек.

– Не смешно.

– Да ладно тебе, ты слишком строга ко мне. – Густая бровь Крампуса изогнулась, он скрестил руки на груди. – Так что с гостем?

– Да, Крампус. Ты прав. В гостях у меня действительно очень неприятный человек. И как бы я ни хотела, я не могу его выгнать, – Гор сжала мокрое от снега платье руками. – Он должен мне помочь.

– Поправь меня, юная ведьма, но разве не он убил твоего брата? А его брат тоже вам с три короба обещал.

Гор судорожно выдохнула. Она помнила тот солнечный летний день как сейчас. Помнила, что мать всегда говорила: солнечные дни – к беде, ведь Полуденница точит свою косу. Но горе их семье