— Это как?

— Ну, ты возьми урманского Тора и Перуна вашего. Молнии мечут? Врагов рода людского убивают? Со Змеем сражаются?

— Так Перун на коне, а Тор на колеснице… И Змеи разные совсем…

— Ну да! Тор за Йормундгандом[25]все гоняется. А Перун Волоса[26]огреть секирой норовит, так? А диавола, что Иисуса в пустыне искушал, зря, что ли, в храмах рисуют в змеином облике?

— Так диавол хитрый, словно змея, и во рту язык раздвоенный имеет…

— Правильно. Один для лжи, один для правды. Так?

— Выходит…

— Вот ты уже и согласился со мной.

— Еще не…

— Погоди! Не перебивай старших! У Луга и у Одина зря, что ли, копья в руках? А повесился Отец Богов на Иггдрассиле?[27]Зачем, я тебя спрашиваю?

— Чтобы мудрость обрести.

— Верно! — обрадовался Вульфер. — А зачем тогда Иисус дал себя распять?

— Почему дал? Его римляне распяли. И эти, как их… Фарисеи.

— Так он знал, что за ним идут? Помнишь, что ученикам своим говорил? «Возлив миро сие на тело мое, она приготовила меня к погребению»,[28]— показал старик отличное знание Священного Писания. — Мог ведь избежать? А он остался. Остался, чтобы через страдания и смерть обрести божественную сущность и мудрость. Разве не так?

— Наверное, так.

— Вот видишь… Потому мне и кажется, что бог — он единственный. А это разные народы его по-разному кличут. Да придумывают разные истории про его похождения.

Вратко кивнул. Он по молодости лет о таких вещах и не задумывался. Но излагал Вульфер складно. Может, и в самом деле прав? Ведь если люди норовят название города или державы переиначить по-своему, так чтобы понятнее было, то уж имена бога и подавно должны. К чему тогда эти споры: чьи боги старше, лучше, сильнее? Зачем люди пытаются насадить собственную веру другим народностям, объявляют их язычниками, идолопоклонниками? Огнем и мечом принуждают непокорных отрекаться от веры пращуров…

— Что задумался, парень? — усмехнулся, сверкнув ровными зубами Вульфер. — Заморочил я тебе голову? Можешь не отвечать. Знаю, что заморочил. Да ты не обижайся на старого отшельника. Один живу. Разве что с Шалуном могу поболтать. Вот всякие глупости и лезут в голову. А увижу нового человека и остановиться не могу. Так мне продолжать? Ты что-то об умениях своих спрашивал?

— А разве не твой черед вопрос задавать? — вспомнил условия игры Вратко.

— Верно. Мой. Только ты сейчас в своих вопросах и моих ответах больше нуждаешься, чем я.

Парень не нашел возражений. Да и что он мог рассказать этому въедливому старику, глядевшему, кажется, насквозь?

— Хорошо. Продолжай.

— Вот и здорово! — обрадовался старый сакс. — Поднимайся ко мне. В ногах правды нет.

Новгородец вскарабкался по склону и уселся на холодный камень, когда Вульфер подвинулся.

— Расскажи сперва, как ты меня нашел? И не видел ли ты моих друзей из войска Харальда Сурового?

— Их самих не видел, — ответил старик. — Только следы. Они забрали сильно на юг. Если будут до утра идти, то могут к Йорку выбраться.

— Но там же саксы! Гарольд Годвинссон с войском!

— Ошибаешься. Английский король заключил мир с Олафом Харальдсоном и Палем Торфинссоном. Разрешил увести всех людей, уцелевших в битве. Вот кораблей позволил взять всего две дюжины.

— Это же… — Вратко задохнулся, на миг представив себе, сколько же урманов погибло, если шло войско Харальда на трех сотнях кораблей, а выжившие уместились в два с небольшим десятка.

— Да уж. Поражение страшное. Не знаю, сумеют ли викинги, волки северных морей, восстановить когда-либо былую славу. Но кажется мне, что величию их державы пришел конец… — Вульфер покачал головой. — Правда, много дружин сейчас рассеяны по округе. Ты, должно быть, сам уже догадался? — Сакс подмигнул.

— Да. Воины Лосси-датчанина спят здесь. — Вратко ткнул пальцем под ноги.

— Они сделали большую ошибку. Датчан в Англии не любят. В народе еще жива память о зверствах, творимых сыновьями Рагнара Кожаные Штаны.[29]А норвежцы что? От них столько зла не видели.

— Но я же не могу оставить их здесь? Они умрут.

— Ты можешь разбудить их, а в благодарность за спасение потребовать верную службу.

Новгородец замолчал. Его не отпускало ощущение, что Вульфер — не тот, за кого себя выдает. Не может простой селянин, отшельник разговаривать так гладко, мыслить, словно вождь или именитый боярин.

— Кто ты, почтенный Вульфер? — парень решился спросить напрямую, не надеясь, впрочем, на чистосердечный ответ. Если старик от кого-то скрывается, то с какой радости должен раскрывать душу перед первым встречным мальчишкой?

— Я — охотник, — ощерился старик. — Иногда рыбак. Живу, никого не трогаю. Но, случается, делаю глупости, когда начинаю помогать заезжим ворлокам, которые пользуются гостеприимством правительницы Полых Холмов.

— Ты знаешь о великой королеве?!

— Шутишь? О королеве Маб у нас знает любой голоштанник. А на мою долю выпадает изредка поболтать с тем или иным выходцем из малого народа. С брауни или гилли ду. Так что мне многое ведомо. — Вульфер опять подмигнул. — «Ей многое ведомо, все я провижу судьбы могучих и славных богов».[30]Вот и я тоже… Живу себе, в чужие дела не лезу.

— Чего же ты…

— А вот твои дела почему-то перестали быть для меня чужими. С той ночи, когда гилли ду тебя от бэньши защищал.

— Почему?

— Не знаю. Но чувствую, что не простой ты парень, ворлок из Гардарики. С тобой лучше дружить, чем в твоих врагах числиться.