— Когда же это закончится, — сказал, укладывая Варю на скамью в отдельной комнатушке.

— Никогда, — обнадежила она его.

— Ты, командир, погуляй чуток, — Фомич зашёл, остановился у скамьи, разминая пальцы. — Минут десять, думаю, хватит. Посиди за дверью, леща копчёного пивом запей, а мы тут разберёмся.

— Ты поаккуратней, — попросил Травин.

— Каждая баба свой подход требует, — Мухин надавил подушечками больших пальцев между лопаток, Лапина скрипнула зубами. — Иди, не учи учёного.

Сергей сходил вниз, нацедил кваса и вернулся обратно, в небольшом коридорчике стояла лавка, за закрытой дверью слышались стоны и ругательства. Не успел он вторую кружку начать, раздался звук пощёчины, дверь распахнулась, оттуда вышла Лапина. Трезвая, злая и голая.

— Скотина, — сказала она. — Где моя одежда?

Мухин тоже вышел, потирая покрасневшую щёку, сел рядом с Сергеем, отобрал у него квас, выпил не торопясь, обождал, пока Варя соберётся, проводил её взглядом.

— Да, ну и ситуация. С виду она барышня кисейная, непойми в чём душа держится, — сказал он, — а внутри кремень, да такой, что о-го-го. Где ж ты такую откопал?

— В гимназии на Калинина.

— Учителка, значит? Если бы не ты, женился, вот те крест. Это ж такая женщина, ух. Лицо-то знакомое, виделись в городе, знал бы, не упустил.

— Варвара Алексеевна — женщина свободная, — Травин закинул вяленый снеток в рот, хрустнул, — и встречается с кем хочет, но, если вред нанесёшь — голову оторву.

— Как тому полковнику чухонскому? — Мухин на угрозу не обиделся. — Сколько лет на свете жил, где только не бывал, но такое не видел, чтобы пацан сопливый голой рукой глотку живому человеку вырвал, не крутило тебя после этого, спать пошёл аки младенец, и ночью опять в разведку. А с тех пор ты жёстче стал, задубел, заматерел, словно постарел лет на двадцать. Но, командир, чужого мне не нужно.

— Угол Алексеевской и Вокзальной, дом Бабича, третий этаж, комната семнадцать, — Травин равнодушно кивнул. — Она своя собственная, так что беги, а то ещё переломает себе чего в темноте.

— Не шутишь, командир? — Фомич поднялся, недоверчиво посмотрел на Сергея. — Я ведь всурьёз, назад дороги нет. Ладно, побёг я, и эта, а… ладно, эх, чего там.

Травин усмехнулся, глядя на убегающего Мухина, и пошёл в парную. А то разговор там какой-то скомканный вышел, незаконченный.

— Ты где был, дядя Серёжа? — Лиза подметала пол. — Твоя Варвара Алексеевна сегодня представляешь что сделала?

— Влепила тебе «посредственно», — кивнул Травин, снял сапоги и куртку, стянул рубашку и полез в комод за свежей.

— А ты откуда знаешь? — девочка тут же прекратила убираться, — вы опять встречаетесь, да? Ой, откуда у тебя синяк на плече?

— Ушибся случайно. Нет, не встречаемся, так что ходить тебе с этими оценками.

— Опять поругались? — Лиза прыснула. — Ты, дядя Серёжа, так никогда не женишься, и я так никогда «отлично» по математике не получу. А у меня ещё по чистописанию «плохо», а Мария Игнатьевна тоже женщина хорошая, и по возрасту тебе подходит.

— У нас тут сводница растёт, — Сергей потрепал её по волосам. — Или мне на всей школе пережениться, чтобы ты отличницей стала? Кстати, Маша письмо прислала, держи, в Ленинград они к лету перебираются, может в гости заедут.

Лиза схватила конверт и умчалась к себе в закуток, читать. А Травин пошёл на свою кровать, размышлять — куда могло деться девятое письмо.

Глава 5

Глава 5.

— Вы, гражданин Лакоба, садитесь, — Матюшин и выглядел неважно, бледно-сероватая кожа на щеках переходила в тёмные круги под красными глазами, и чувствовал себя плохо. Боль в голове пульсировала, усиливалась от света и звуков, в груди что-то сдавливало, руки едва заметно дрожали. И ведь он не пил, только засиделся допоздна с кражей ситца, а потом взял папки Травина и Екимовой, и пытался понять, что их объединяет. — Много времени наш разговор не займёт.

— Меня спрашивал уже, — Лакоба уселся на стул, закинул ногу на ногу, достал папиросу. — Закурю?

— Да, конечно, — следователь попытался не дышать, от запаха табака его тошнило. Он не понимал, зачем нужно ещё раз допрашивать подозреваемого, а точнее — и это следствие уже доказало, виновного в преступлении. Но прокурор позвонил судье, судья — старшему следователю Лессеру, а тот уехал в Опочку, где на мукомольном комбинате одного из грузчиков задавило телегой. — В протоколе допроса от четырнадцатого апреля вы, гражданин, признались, что виновны в покушении на убийство Травина Сергея Олеговича. От своих слов не отказываетесь?

— Нет, — Лакоба затянулся, выпустил дым в сторону Матюшина. — Чистосердечное признание — это уже искупление вины, так наше пролетарское государство считает и коммунистическая партия. И разве я пытался убить, только припугнуть, не виноват, что этот Олегович большой такой.

— Для протокола. Вы — Лакоба Леонтий Зосимович, 1889 года рождения, родом из Гудауты, член ВКПб с 1922 года, сотрудник Наркомвнешторга, Псковское таможенное отделение, в Пскове проживаете в доме 18 на Пролетарском бульваре, второй этаж, комната номер 11. Всё верно?

— Так всё.

— Давайте ещё раз пройдёмся по событиям пятницы, 13-го апреля 1928 года. Расскажите подробно, что вы в этот день делали.

— Эй, послушай, я же согласился, что стрелял, что виноват, зачем какую-то пятницу вспоминать.

— Леонтий Зосимович.

— Просто Леонтий зови, что за барские какие обиходы. Хорошо, утром я на работу ушёл, рядом совсем, через дорогу. Работал, работал, работал, на товарную станцию ездил, груз оформил и проводил, вечером пришёл. Лёг спать. Сейчас снова работать пойду. Что тебе ещё рассказать?

Матюшин старательно водил пером по листу бумаги, думая, как бы хорошо пойти, взять наган и застрелиться. Или сначала этого Лакобу пристрелить, а потом самому, прямо в висок, прохладной свинцовой пулей, и тогда головная боль навсегда отступит.

— Про Глафиру Екимову расскажите.

— Эх, что говорить? — Лакоба плюнул на папиросу, затушил её пальцами. — Такая хорошая женщина, говорила, что любит, что хочет детей, а потом так плохо поступила. Зачем? Я ей подарки покупал, не бил, не кричал, она как царица была.

— Леонтий, — Матюшин решил, что обязательно вступит