– Ладно. И что же еще? – спрашиваю я, когда молчание затягивается.

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной.

– Куда?

– В колледж, глупышка. Я еду в Стэнфорд и хочу, чтобы мы учились там вместе.

Уже три часа ночи, а я все еще не могу заснуть. Все это время я ворочалась на кровати, не в силах унять безумные мысли, вертевшиеся в голове. Мама дружила с падшим ангелом. Необходимость определиться с дальнейшей учебой. Кристиан. Предназначения, которые могут затянуться на сотню лет. Потоп, убивший всех обладателей ангельской крови на земле. Анджела и ее желание, чтобы я поехала с ней в Стэнфорд. Такер, мечтающий провести здесь всю свою жизнь. Мисс Бакстер, такая поддерживающая и милая, что это раздражает. И конечно же, чья-то скорая смерть. Вот только чья? Я до сих пор этого не знаю.

Не выдержав, я встаю с кровати и спускаюсь на первый этаж. А там с удивлением обнаруживаю маму, которая сидит за кухонным столом, укутанная в шаль, и сжимает в руках чашку, словно пытается согреться. Увидев меня, она улыбается.

– Оказывается, не я одна мучаюсь от бессонницы, – говорит она. – Будешь чай?

– Конечно.

Я беру чайник с кухонной стойки и наливаю себе чашку. После чего добавляю туда сливки и сахар, а затем несколько минут рассеянно помешиваю чай.

– Что случилось? – наконец не выдерживает мама.

– Ничего, – отвечаю я. – Все в порядке. Ох… Анджела решила поступать в Стэнфорд.

Ее брови взлетают вверх.

– Стэнфорд. Впечатляюще.

– Ну, она еще не подала туда заявление, но думает, что ее предназначение должно исполниться там.

– Понятно.

– А еще она хочет, чтобы я поехала с ней. – С моих губ срывается смешок. – Как будто у меня есть шансы попасть в Стэнфорд.

– А почему нет? – нахмурившись, интересуется мама. – Ты же учишься на отлично.

– Да ладно тебе, мама. Для этого одних оценок мало. И как бы хорошо я ни училась, для такого университета нужно… быть президентом дискуссионного клуба, или строить дома для бедняков в Гватемале, или сдать Академический оценочный тест. Вот только я ничего из этого не делала. – Я встречаюсь с мамой взглядом. – С тех пор как я приехала в Вайоминг, все мои мысли были только о предназначении.

– Вечеринка жалости к себе закончилась? – сделав глоток чая, спрашивает она.

– Думаю, да.

– Хорошо. Ее никогда не стоит затягивать. А то это плохо сказывается на цвете лица.

Я корчу маме рожицу.

– У тебя есть одно огромное преимущество при поступлении в Стэнфорд.

– Да? И какое же?

– Там училась твоя бабушка, и она каждый год жертвует университету довольно большую сумму.

Я пристально смотрю на нее. Моя бабушка? Но у меня нет бабушки. Мамина мама умерла при родах еще в тысяча восемьсот девяностом году.

– Ты про папину маму?

Я никогда и ничего о ней не слышала. Никто из моих родителей никогда не рассказывал мне о своих семьях.

– Нет, – говорит мама с легкой улыбкой на лице. – Я говорю про себя. В тысяча шестьдесят седьмом году я окончила исторический факультет Стэнфорда. Тогда меня звали Марго Уитфилд. И согласно официальным данным она считается твоей бабушкой.

– Марго Уитфилд, – повторяю я.

– Да.

Я недоверчиво качаю головой.

– Иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю.

– Так и есть, – легко соглашается она, несказанно удивив меня этим. – Когда живешь так долго, как я, то проживаешь несколько жизней, которые со временем воспринимаются как жизнь других людей. Как другие версии самого себя. Так что Марго Уитфилд тебе незнакома.

В голове всплывает Семъйяза. Он назвал маму Мэг, и в его памяти она сохранилась как ухмыляющаяся девушка с коротко остриженными каштановыми волосами. И она мне определенно незнакома.

– Так какой же была Марго Уитфилд? – спрашиваю я. – Кстати, Марго красивое имя.

– Она была свободна духом, – говорит мама. – И, боюсь, немного хиппи.

Я тут же представляю себе маму в одном из тех струящихся платьев из полиэстера, с крошечными солнцезащитными очками на носу и с маргариткой в волосах, покачивающуюся под музыку на фестивале в Вудстоке или протестующую против войны.

– И ты принимала наркотики?

– Нет, – слегка возмущенно восклицает она. – Да, у меня был бунтарский период, но он пришелся вовсе не на шестидесятые. Скорее уж на двадцатые.

– Тогда почему ты упомянула хиппи, если не бунтовала?

– Мне тяжело дался конформизм пятидесятых, – поколебавшись, признается она.

– А как тебя звали в пятидесятые?

– Мардж, – смеясь, отвечает она. – Но даже не вздумай представлять меня типичной домохозяйкой.

– Потому что у тебя не было мужа.

– Верно.

Об этом мне уже известно. Когда я только узнала, что мама ангел, меня не покидали мысли, что она уже бывала замужем несколько раз и у меня где-то ходят братья и сестры. Но она заверила меня, что это не так.

– Но в твоей жизни был человек, который делал тебе предложение?

Этого я у нее никогда не спрашивала. Но в последнее время она довольно откровенна со мной, так что я решила попытать удачу.

Мама на минуту закрывает глаза и делает глубокий вдох.

– Да.

– Когда?

Она смотрит мне в глаза.

– В пятидесятые годы. И давай вернемся к Марго Уитфилд, пожалуйста.

Я киваю.

– Значит, ты выпускница Стэнфорда? Кстати, а сколько у тебя высших образований?

– Четыре, – говорит она с явным облегчением от того, что я не стала продолжать тему про пятидесятые. – Я изучала «Сестринское дело», «Историю», «Международные отношения» и «Программирование».

Несколько мгновений я пыталась уложить все это в голове.

– «Международные отношения»?

– Я бы рассказала тебе об этом, но тогда мне придется тебя убить.

– Только не говори мне, что ты была шпионкой.

На мамином лице появляется милая улыбка.

– Так вот почему ты все время твердишь мне расслабиться и не зацикливаться на образовании. Ведь мне и не нужно выбирать одну профессию. Когда в запасе есть сотни лет, можно изучить все, что только интересует.

– Можно многое сделать, когда живешь долго, – соглашается она. – Так что у тебя есть время. Но если ты решишь поехать в Стэнфорд с Анджелой, уверена, вы там весело проведете время.

– Я подумаю об этом, – говорю я.

Вот только если я уеду с Анджелой, то Такер останется здесь. И нам придется поддерживать отношения на расстоянии, а эта мысль не очень меня радует.