Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в этот момент я задаюсь лишь одним вопросом: «Как сделать так, чтобы он прожил как можно дольше?»
После ужина мы с Такером выходим на крыльцо и садимся на качели. На улице холодно, очень холодно, но, кажется, никто из нас не возражает. И нам плевать, что из-за облаков не видно звезд, а через некоторое время и вовсе начинает идти снег. Но мы не возвращаемся в дом. А сидим на качелях так близко, что наше дыхание смешивается и взвивается над головами клубами дымки.
– Вот и зима пришла, – шепчу я, глядя, как ветер играет с хлопьями снега.
– Да, – соглашается со мной Такер. – Похоже, так и есть.
Он выпрямляется и смотрит на меня, отчего мое сердце разгоняется до скорости тысячи ударов в минуту без всякой на то причины.
– Ты в порядке? – спрашивает он. – Ты всю неделю какая-то напряженная. Что происходит?
Я смотрю на него и думаю о том, что вскоре потеряю его, отчего мои глаза внезапно наполняются слезами. А слезы – слезы любой девчонки и мои в особенности – заставляют Такера нервничать.
– Перестань, – шепчет он и усаживает к себе на колени.
Несколько минут я шмыгаю носом у него на плече, а потом наконец беру себя в руки и даже пытаюсь улыбнуться.
– Все в порядке, – говорю я. – Просто немного нервничаю.
– Ангельские штучки, – нахмурившись, говорит он.
Почему-то каждый раз, когда я начинаю сильно нервничать, он считает, что с этим обязательно связаны ангелы.
Жаль, что я не могу рассказать ему всей правды. Но мне ведь и самой не все известно наверняка.
Я качаю головой.
– Скорее уж студенческие штучки. Ты же знаешь, что я подала заявление в Стэнфорд.
И это правда. Хотя и притянутая за уши, потому что поступление в университет не вызывает у меня ни капли энтузиазма, даже в такой крутой, как Стэнфорд.
Лицо Такера проясняется, будто он внезапно все понял, решив, что я расстраиваюсь из-за того, что мне придется уехать, а он останется здесь.
– Все будет хорошо, – успокаивает меня он. – Мы не расстанемся, и не важно, куда тебе придется уехать. Договорились?
– Договорились.
Он снова обнимает меня и шутливо щиплет за плечо.
– Все будет хорошо, морковка. Вот увидишь.
– Откуда ты это знаешь? – спрашиваю я с ноткой веселья в голосе.
Он пожимает плечами. А затем внезапно хмурится и слегка склоняет голову набок.
– В чем дело? – спрашиваю я.
Он поднимает руку, прося меня помолчать, и с минуту вслушивается в тишину. А затем делает глубокий вдох.
– Просто показалось.
– Что? – не отстаю я.
– Стук копыт. Мне показалось, что я слышу стук копыт.
– Ох, – вздыхаю я и крепче обнимаю Такера. – Мне очень жаль.
Но через мгновение я тоже что-то слышу. Какой-то грохочущий звук. Словно рядом скачет лошадь.
Я прислушиваюсь, но ровный и ритмичный стук о землю не исчезает. А затем к нему примешивается чье-то тяжелое дыхание, словно в нашу сторону мчится крупное животное.
Наши с Такером взгляды встречаются.
– Я тоже слышу это, – говорю я.
Мы вскакиваем с качелей и бросаемся на передний двор. Я медленно кружу по траве, прислушиваясь, откуда доносится стук копыт.
– Туда, – вскрикиваю я, указывая в сторону хребта Титон.
Такер мчится в том направлении, перепрыгивает через низенькую ограду, и в этот момент Мидас выбегает из-за деревьев. Его поступь тяжелая, а бока блестят от пота, но при виде него Такер кричит от счастья. А Мидас ржет в ответ. Я же не свожу с них взгляда, когда они встречаются посреди поля. Такер обнимает Мидаса за шею и зарывается лицом в лоснящуюся гриву. На несколько минут они замирают в таком положении, но затем Такер отстраняется и принимается ощупывать своего коня в поисках травм.
– Он обгорел и сильно похудел, но больше не пострадал, – кричит он. – Ничего такого, с чем бы мы не справились. – А потом поворачивается к лошади и ласково говорит: – Я знал, что ты сможешь выбраться. Знал, что огонь тебе нипочем.
Его родители и Венди выходят на крыльцо, а увидев Мидаса, тут же бегут на поле, чтобы полюбоваться этим чудом. Венди крепко сжимает мою руку, пока мы ведем коня в сарай, где его давно ждет теплое стойло.
– То, что было потеряно, наконец найдено, – говорит миссис Эйвери.
– Видишь, морковка, – поглаживая Мидаса по носу, шепчет Такер, – все идет так, как и должно.
Вот только именно этого я и боюсь.
На следующий день меня снова окутывает скорбь. Я уже почти забыла, как это ужасно, когда горло сжимается, грудь стягивает, а глаза застилает пелена. На этот раз она настигла меня, когда мы с Джеффри отправились за продуктами. Как только я говорю ему о случившемся, он превращается в ангельского ниндзя, приседает между витринами с йогуртами и творогом и, прищурившись, осматривается по сторонам, пока я звоню маме. Поведение брата показалось бы мне забавным, если бы я не была так напугана перспективой умереть от рук Чернокрылого. Хотя в этот раз я понимала, что если встречу свою смерть здесь, в девятом проходе продуктового магазина, то никогда не окажусь на кладбище весной.
Так что, видимо, Семъйяза пришел сюда не для того, чтобы убить меня. Но сейчас я переживала не за себя. Несмотря на все мои безумные предположения о возможной смерти Такера, скорее всего, его убьет Чернокрылый. Чтобы добраться до меня. Вполне возможно, именно таковым будет мое наказание за отказ от выполнения предназначения. Своего рода восстановление справедливости. А может, падшим ангелам просто нравится совершать ужасные поступки, вроде убийства тех, о ком заботятся хорошие люди.
Эта мысль приводит меня в ужас. И в очередной раз скорбь исчезает до появления мамы. Без следа. Словно это все происходило лишь в моей голове.
Несколько дней спустя на одном из заседаний Клуба Ангелов Джеффри показывает нам, что умеет сгибать четвертак пополам одними лишь пальцами. И конечно же, мы все решаем повторить этот трюк. Первой берусь я, и, к разочарованию брата, у меня все прекрасно получается. Но вот у Анджелы ничего не выходит, хотя она и старается так, что ее лицо приобретает фиолетовый оттенок, и мне начинает казаться, что она сейчас грохнется в обморок. Да и у Кристиана тоже.
– Видимо, это не мое, – говорит он. – Но это довольно забавно.
– Может, это наследственное умение? – предположила Анджела. – Что-то, что досталось лишь вам с Джеффом.
Брат фыркает.
– Ну да, ген по сгибанию четвертаков.
«Что хорошего в умении сгибать четвертаки? Чем мне это поможет?» – думаю я. И вдруг у меня на глазах выступают слезы. Без всякой на то причины. Просто бам… и ты начинаешь реветь.