— Ну, второй раз уже не так страшно, мастер некромант. Сделаю.

— И до момента вынесения приговора тебе нужно будет жить в отделении жандармерии, — добавил я, но призрак только равнодушно пожал плечами:

— Ну, теперь-то меня маленько сложнее будет удержать за решеткой. Так что почему бы не посмотреть, как теперь жандармы работают.

На лице Чумы на мгновение проступило мечтательное выражение, и я продолжил:

— Но если ты будешь там плохо себя вести, и на тебя начнут жаловаться — мне придется приехать в отделение для беседы. Так что не хулигань.

Я погрозил призраку пальцем, и мечтательное выражение тут же исчезло с его лица.

— Понял-понял, мастер, — поспешно произнес он и поднял руки, демонстрируя открытые ладони. — Не хулиганить.

Я кивнул и обернулся к стоявшему рядом жандарму:

— Вот и хорошо. Ну все, профилактическая беседа проведена.

— Спасибо, Павел Филиппович, — растерянно произнес жандарм и неуверенно добавил, обратившись к Чуме:

— Ну? Идем, что ли?

— Как скажете, мастер начальник, — покорно согласился призрак.

Иванов развернулся и направился к машине. Тимур Востров последовал за ним, сложив руки за спиной на манер арестанта. Я же вздохнул и отменил тотем. И уходивший со двора призрак медленно истаял в воздухе.

Новый слуга

Следующие пару дней стали для меня настоящим испытанием. На следующий день после моего визита в особняк Чеховой, от бабушки прибыл водитель, который передал мне чемодан.

— Срочная доставка, — пояснил он в ответ на мое удивленное «что это»?

— Спасибо, — ответил я, принимая чемодан и передавая его Фоме. — От неси его в мою комнату.

— Слушаюсь, вашество, — ответил слуга, принял посылку и направился к лестнице.

Водитель семьи попрощался и отбыл, я же закрыл за ним дверь и направился к себе, чтобы узнать, что же такого было в этой срочной доставке.

Чемодан стоял у кровати. Я открыл его, вынул и разложил на матрасе дорожные костюмы, несколько тренировочных комплектов, белье и коробка с запонками, часами и зажимами для галстуков. На каждой такой вещице виднелся герб семьи. А на дне обнаружилась записка, написанная бабушкой от руки, которая гласила, что я обязан с гордостью демонстрировать свою принадлежность к роду Чеховых и ни в коем случае не пренебрегать этой необходимостью.

Я положил записку на стол и улыбнулся. На этот раз я решил не спорить с княгиней и оставил коробку на месте. Однако, к шелковым носкам приложил привычные хлопковые. Фома тоже получил приказ, который ему следовало исполнить. Слуга должен был доставить меня в резиденцию, а потом отбыть до новых распоряжений.

С утра, когда Питерский отбыл по своим делам, я спустился в приемную, чтобы там выпить чай и вновь просмотреть закрытые дела. Неизвестно, о чем могли спросить меня на комиссии и хотелось бы подготовиться, чтобы не ударить лицом в грязь.

Но едва я забрал из стола секретаря заявки и разместился в кресле с чашкой чая, в дверь кто-то робко постучал. Словно человек на пороге не решался сделать это резче. Я подошел к окну, чтобы взглянуть на гостя, но так и не смог узнать человека, стоящего на крыльце. Он был худым, со всклокоченными волосами, в темно-сером костюме, который был ему широк в плечах. За спиной у него была котомка, подозрительно напоминающая наволочку, в которую напихали вещей.

В проходе громоздилось несколько чемоданов, которые мне пришлось обойти. Я добрался до двери и распахнул ее.

— Здравы будьте, мастер Чехов, — человек стянул с головы мятую кепку и поклонился мне в пояс.

— И вам не хворать, — нахмурился я, не сразу признав в визитере знакомца.

Когда я видел его в последний раз, то лицо его было припухшим и покрытым желтоватыми кровоподтеками. Сейчас же Евсеев выглядел совершенно иным. Он был осунувшимся, сухим и немного усталым. Но казался здоровым. Я тотчас отошел в сторону и сделал приглашающий жест.

— Проходите.

— Благодарствую, барин, — мужчина вошел в холл. — Только вы зовите меня на «ты». А то мне прям хочется оглянуться и убедиться, что за мной никто не стоит второй.

— Как скажешь, — не стал спорить я. — Тебя уже выписали из лекарни?

— Да. У меня даже справка есть, — Евсеев вынул из кармана свернутую бумагу и протянул ее мне. — Вот! Тут сказано, что я излечен от хворобы и обязуюсь отмечаться весь год у лекаря десятого числа каждого месяца, чтобы тот мог удостовериться, что я не вернулся к прежнему.

— А ты не вернешься? — осведомился я.

— Что вы, барин, — вздохнул мужчина и почесал затылок. — Я ведь только сейчас все стал видеть жизнь, как оно есть. Раньше все даже жизнью назвать нельзя было. Так, существование от рюмки до рюмки. Утром похмелиться стопариком белой, в обед подлечиться кружкой пенного, а вечером набраться чем придется, пока ноги держать не перестанут. По выходным я пил так, что свободных дней и не помню. Просыпался под будильник, понимая, что уже пора выпить, чтоб поправиться да идти опять на работу. И вроде не пропойный пьяница я был, барин. Не тащил ничего из дому. Но ведь и не жил как человек. Последнюю книгу прочел еще когда школьником был. Да и то, потому что учителка была въедливая и заставила это сделать. А опосля я ничего, кроме этикеток с бутылок и табелей на работе не читал.

— Нехорошая жизнь, — признал я.

— И не говорите, — вздохнул мужчина, поправляя на плече котомку. — Мне и желать чего-то другого было некогда. Работа, питейная, лавка во дворе и дом — такая вот карусель меня завертела. А ведь когда-то я другой работы хотел.

— И какой же? — подивился я.

— Я хотел живность лечить. Всегда к этому тянулся. Да только на это учиться надобно. А я из простой семьи. Батя в свое время дал мне окурок, подзатыльник и совет. Сказал, чтобы шел на мануфактуру и не пытался прыгнуть выше головы. Говорил, что каждому надо знать свое место, а мне пророчил петлю на шее или острог. У нас в семье никто хорошей смертью-то и не помирал. И если бы не вы, мастер Чехов, то не было бы меня уже в живых. Я человек хоть и не шибко умный, но понимаю, что мне на вас молиться