– Вик, к чему было так утруждаться? – недовольно заворчала я, усаживая Викторию за стол нежным, но довольно ощутимым давлением на плечи. – Позвонила бы. Я бы к тебе завтра сама приехала.

– Ты что?! – Вика аж замерла на секунду от возмущения. – Ни в коем случае! Вдруг кто-то отслеживает мои звонки? И тебе теперь нельзя у меня появляться. Не надо афишировать, что у нас общие дела. Вдруг кому-нибудь захочется выяснить, какие именно.

– Чего это тебе у меня можно, а мне у тебя нет?! – обиделась я, разливая кофе по чашкам. – Можно подумать, этот кто-то не сможет проследить, куда ты поехала!

– Я достаточно попетляла, чтоб избавиться от возможной слежки. А по поводу твоего приезда ко мне в дом – лучше перестраховаться, – назидательно проговорила Виктория, явно повторяя чью-то интонацию. Я вдруг поняла, что запрет на визиты в гости к подруге я поимела не без Жорикиного вмешательства.

– Ну знаешь ли! – моя вредность не могла не настоять на последнем слове. – В случае экстренной необходимости мне придется проникать к тебе через вход со двора, минуя охранника и чужие взгляды.

– У тебя нет ключа! – презрительно скривила губы Виктория.

– Тогда через чердак! – молниеносно нашлась я.

– Разве у меня есть чердак?! – подруга очень удивилась.

– Конечно есть, – обрадовалась я своей мини-победе. – Между твоим и соседним подъездом. Там, на самом верху, есть дверца в стене, она, по идее, должна вести на чердак. И в соседнем подъезде должна быть такая же. Чердак расположен между двумя подъездными куполами. Может, эти дверцы уже позакрывали, а чердак перестроили. Не знаю, как сейчас, но в позапрошлом веке все было точно так, как я рассказываю.

Жорик недоуменно почесал щетину на подбородке. Похоже, он понимал все услышанное буквально и прикидывал сейчас, сколько ж это мне должно быть лет.

– Откуда такая осведомленность? – настороженно спросил он. – Ты давно там лазила в последний раз?

Я вздохнула с тоской, вспомнила об описанных Викторией заслугах бывшего опера и решила снизойти до объяснений.

– Виктория живет не в обычном доме, а в архитектурном памятнике, – принялась растолковывать я. – Описания этого дома встречаются в исторической и художественной литературе. Я читала об этом чердаке в книгах.

– Надо же! – Виктория восхищенно вздохнула, хотя я миллион раз рассказывала при ней о знаменитости их с Дашкой дома. – Перейдем к делу! – скомандовала она и достала из сумочки телефон. – Катя, переговоры с шантажистом будешь вести ты.

Она сказала это таким тоном, будто повышала меня по службе. Между тем, сообщая о согласии помочь ей в этом деле, я никогда не говорила о том, что смогу общаться с преступником.

– Мне нельзя! – Вика поймала мое настроение и принялась жаловаться: – Вот-вот начинается активная предвыборная кампания. Я теперь у всех на виду! Если кто-то раскопает это дело, пусть со стороны все выглядит так, будто это у тебя проблемы с шантажистом, а я просто помогаю. А еще лучше так, будто я в этом деле вообще никак не фигурирую.

– Подожди, – я вдруг вспомнила о выбранной тактике поведения. – Мы вроде договаривались решать проблемы по мере возникновения? Если вдруг преступник объявится, тогда и решим, кто и о чем будет с ним говорить.

– Дело в том, что шантажист таки объявился! – траурным шепотом проговорила она. – Вот! – она показала на экране телефона письмо. Текст и две фотографии.

Я долго рассматривала экран. Внимательно вглядывалась в невозмутимый профиль Виктории, держащейся за дверную ручку, стоя на крыльце клуба «Надежда». Не менее скрупулезно исследовала кадр, отражающий, как Виктория садится в желтое такси.

– Подумаешь, – прокомментировала я наконец, – что тут компрометирующего? Во-первых, ездить в такси – это совсем не преступление, а в «Надежду» ты могла заглянуть по ошибке, а вовсе не в поисках спасения от одиночества. Во-вторых, ты здесь очень хорошо получилась. Что плохого в этих снимках?

Присутствующие промолчали. Я перешла к письму и стала читать его вслух:

Я перевела дыхание:

– М-да…У нас странный шантажист.

– Это еще почему? – встрепенулась Виктория.

– Пишет хорошо, – сострил Жорик. – Катерина знает, что такое нынче встречается редко…

– Да нет, – принялась я объяснять, – он дает нам время подумать. То есть рискует. Это же шанс оправиться от первого шока и собраться с мыслями, а заодно и вычислить, откуда отправляли письмо. Такое ощущение, что все это – просто розыгрыш, на который можно не обращать внимания.

– Нет такого ощущения, – испортил мои попытки всех успокоить Жорик. – Шантажисту пришлось изощряться, чтобы скрыть свою личность. Вычислить его по письму нереально – только что заведенный ящик, хорошенько почищенная информация в данных файлов с фото. Обычный шутник так бы не утруждался. Кроме того, распечатку этих фото Силенской сегодня подбросили в письме. Точнее, в запечатанном конверте без надписи, который Виктория нашла у себя в комнате.

– Нашла? – зачарованно повторила я, хороня все свои надежды на спокойную жизнь. – И как же это было?

– Ужасно! – ответила Виктория и принялась рассказывать: – Я сегодня сказалась больной и на работу поехала только ближе к вечеру, и то всего на пару часов. Уехала где-то в четыре. Татьяна с Дашкой вернулись из бассейна в шесть. Представляешь, преступник проник в дом именно в эти два часа! Георгий считает, что это не случайно. В общем, я пришла домой в семь. Ну, дома, конечно, праздник – когда б еще я так рано появилась! Тут Татьяна между делом сообщает, что конверт с туалетного столика она не трогала, зная мое трепетное отношение к бумагам. Я ей: «Какой конверт?» Она: «Ну как же… Я думала, вы случайно забыли в спальне, но убирать к остальным бумагам не стала…»

Я прикрыла глаза и, слушая Викину историю, явственно представляла, как все происходило на самом деле.

…Вот Виктория в ужасе бросается в спальню, вскрывает конверт. Вот извлекает снимки, смертельно бледнеет, кидает гневные взгляды на присутствующих, быстро засовывает фотографии обратно в конверт. Бессильно опускается в кресло. Татьяна всплескивает руками и с криком бросается к графину с водой. Виктория резко взмахивает кистью руки в знак протеста, приказывает оставить ее одну, выдворяет всех из спальни. Татьяна, уверенная, что письмо пришло от обманувшего Вику любовника, принимается обеспокоенно вздыхать и, тихо причитая неразборчивое: «Эх, доведут дела сердешные! Разве можно без мужа в таком-то возрасте! Эх…» – удаляется готовить ужин. Дашка садится на пол прямо под дверью спальни и напряженно вслушивается в тяжелые шаги матери. «У нее слабая нервная организация, – оправдывает сама себя Даша, – я обязана ее оберегать! А чтоб оберегать – надо знать, что в письме!» Дарья очень надеется, что мать станет звонить кому-то и расскажет вслух, что ее так обеспокоило. Но этого не происходит.