Но с массивным телом Майкла сверху, его членом, глубоко входящим в нее, его напрягшимися мышцами, она уступала и, делая так, приходила к внутренней гармонии с самой собой. Она была сильной и слабой, могущественной и покорной; она была инь и янь точно так же, как и любой другой. И тепло, которое она чувствовала к своему мужчине, трансформировалось, изменяя взгляд, которым она смотрела на вещи. Счастливые мамочки с детским питанием на блузках, которых она никогда не понимала? Мужчины, все еще имеющие глуповатое выражение на лице, когда говорят о своих женах, даже если женаты на них пятьдесят лет? Люди, имеющие столько детей, что их дома становились демилитаризованной зоной, и, тем не менее, насилу дожидающиеся рождества, чтобы провести время со своей семьей?

Сейчас она постигла все это. Хаос и любовь шли рука об руку, чему было свидетельство выдающейся красоты мира.

Эта мысль заставила ее нахмуриться. Как внешний мир повлияет на него? Как он будет жить вне стен своей тюрьмы? Где будет находиться в течение дня? Что будет делать?

Ее пентхауз с окнами по всему периметру совершенно неподходящий вариант. Она должна будет купить им другое жилье. Дом. В Гринвиче или где-нибудь еще поближе к городу. Она устроила бы ему спальню в подвале, где он смог бы без опаски оставаться.

Только вот… а не будет ли это просто еще одной клеткой? Не будет ли она удерживать его на свой собственный лад? Поскольку с другой стороны то, что она предлагала, было для него новой изоляцией, предположением, что он будет ждать, когда она придет. Не заслуживает ли он своей собственной жизни? По своим собственным правилам? Возможно, даже с подобными себе?

А как бы он нашел их?

Майкл зашевелился возле ее обнаженного тела. Поцеловав ее ключицу, он заявил:

— Я хотел бы…

— Что?

— Я хотел бы, чтобы ты питалась так же, как и я. Я желал бы дать тебе что-нибудь от себя.

— Ты уже дал мне…

— Я навсегда как сокровище сберегу эту ночь.

Она нахмурилась.

— Будут и другие.

— Но эта особенная.

«Ну, конечно, это так. Это же был его первый раз», — вспыхнув, подумала Клер. — Я тоже так считаю.

Доставили последнюю трапезу, завтрак.

Майкл поднялся и принес ей поднос. Когда он сел, вспыхнула свеча на прикроватном столике, и в ее мягком свете Клер увидела, как он прослеживает кончиком пальца орнамент на ручке серебряной вилки.

Близилось время, когда можно было сбежать, вспомнила она. И он тоже это понимал.

Клер встала, взяла его за руку и повела в ванную комнату. Включив воду в душе, она тихонько поинтересовалась:

— Расскажи мне о порядке действий. Что происходит, когда он приходит за женщинами?

Майкл казался смущенным, однако ответил.

— После трапезы я иду в угол и приковываю себя. Он проверяет это через глазок в двери. Женщина лежит на кровати точно так же, как по прибытии. Он вкатывает тележку, перекладывает женщину на нее и увозит. Позднее меня одурманивают, и он размыкает цепи. Вот и все.

— Как выглядят женщины?

— Прошу прощения?

— Они без сознания? Как они реагируют? Как проявляется оказываемый на них эффект?

— Они неподвижны. Их глаза открыты, но, кажется, что они не понимают, что происходит вокруг них.

— Тогда наркотики находятся в еде. Вот в этой еде есть какие-то препараты. — Великолепно. Она смогла бы справиться с этим без проблем. — Откуда ты узнаешь, когда он придет?

— Он прибывает, когда я возвращаю поднос и приковываю себя.

Клер сделала глубокий вдох.

— Тогда вот что мы сделаем. Я хочу, чтобы ты надел наручники, но оставил одно запястье свободным…

— Я не могу так сделать. Там есть датчики. Я не уверен как, но он узнает. В прошлом году один наручник не защелкнулся: в механизм попал рукав. Он понял это и заставил меня исправить до того, как войти.

Черт побери. Тогда она должна сделать все по-своему. Ее преимуществом будет тот факт, что Флетчер должен будет войти и поднять ее.

Клер подождала еще немного и выключила воду. Отбросив полотенце куда-то во тьму, она потянула Майкла снова в спальню. Забрав серебряную вилку с подноса и положив ее в карман халата, она поразмыслила еще раз. Будь она Флетчером, она бы пересчитала столовые приборы, чтобы удостовериться, что ни один из них не будет использован как оружие.

Клер мельком бросила взгляд на стол с рисунками. Бинго!

Она подняла поднос и унесла его в ванную комнату, где выбросила большую часть еды в туалет и смыла ее. После чего вернулась к Майклу. По пути она подхватила со стола один из остро отточенных карандашей и положила его в карман халата.

Она остановилась перед Майклом и протянула ему поднос.

— Время пришло.

Он поднял на нее глаза, которые мерцали совсем по иной причине, нежели их удивительный цвет: в густых ресницах прятались слезы.

Она отложила поднос на прикроватный столик и обвила руки вокруг него, хотя каким-то образом получилось, что обнял ее все-таки он.

— Все будет в порядке. Я позабочусь о тебе.

Посмотрев вниз на ее лицо, он прошептал:

— Я люблю тебя.

— Ох, Господи… я тоже тебя лю…

— И я всегда буду скучать по тебе.

Одна капля упала ей на щеку, когда Клер попыталась в панике освободиться. Но он провел рукой перед ее лицом, и все исчезло.

Три недели спустя…

Клер вглядывалась из окна офиса в мучительно чистое осеннее небо. Солнечный свет был таким ярким, а воздух таким сухим, что резкие грани небоскребов, заточенные до состояния лазерных ножей,[18]врезались контурами в ее взор, одаривая головной болью. Господи, она так устала.

— Что за чертовщиной ты занимаешься?

Она отвернулась от вида и посмотрела через стол.

— О, Мик. Это ты.

Мик Роудс, бывший возлюбленный, партнер в фирме и во всех отношениях хороший парень занял все пространство между дверными косяками.

— Ты уходишь?

Когда она только лишь кивнула, он замотал головой.

— Ты не выйдешь из дела. Ты не можешь уйти. Что за чертовщина…

— Я потеряла запал, Мик.

— С каких пор? Только в конце августа при поглощении «Технитрона» ты съела на ленч адвоката противоположной стороны!

— Я больше не голодна. — Что было и профессиональной метафорой, и буквальной истиной. В последнюю неделю у нее не было никакого аппетита.