— Бокс — это страшно круто. Во всяком случае, когда смотришь… типа, когда умеют. Тебя вырубили на раз. Ты чего защите не обучился, а?

— Обучился, просто не успел включить.

— Смотри, — говорит он и показывает на шрам под глазом. — Я тоже тормоз. Героин не придает ускорения… ха-ха!

— А что случилось?

— Сломал челюсть и еще кучу всего. Лежал в больнице несколько недель. Зато доза бесплатно, угу. Круто!

— Я имел в виду, кто с вами так?

— Должен был бабла. Это быстро приводит к разборкам. Я вообще часто должен.

Я начинаю беспокоиться, что скоро вернется мама. А она всегда против того, чтобы я общался с жильцами. Как будто я сразу же стану законченным наркотом, если перекинусь с ними парой слов. Мы беседуем совсем ничего, но я уже решил, что Гейр мне друг. Конечно, на него нельзя положиться, но он может заскакивать в гости — пока чего-нибудь не сопрет.

Гейр принялся рассказывать о своей молодости. Тогда он был обычным мальчиком, с обычными мечтами и без всяких преступных намерений. Наверное, это и называется «сбиться с правильного пути». Поначалу мне кажется, что в том, что с ним произошло, он винит всех и вся: плохих друзей, собственное невезение, полицию, родителей, слишком сильные наркотики, свою девушку…

— Но, знаешь, — говорит Гейр через некоторое время, — единственный, кто виноват в том, что я такой, какой есть, сижу-сейчас перед тобой, — это я сам. Дай покажу кое-что.

Он задирает штанину, под ней видна тощая икра в страшных шрамах. Я стараюсь не смотреть.

— Я не отвращение у тебя хочу вызвать. Только напугать. Это я сам себе сделал. Наверное, ты думаешь, я вовсе рехнутый. Нет, я совершенно в своем уме.

Гейр опускает штанину.

— А бросить вы не можете?

— Могу, Барт. Просто не получается.

Гейр — добрый человек, но на меня он действует угнетающе. Стоит в его жизни случиться чему-нибудь хорошему, как на него находит совершенный мрак, в котором все это хорошее исчезает. С Гейром лучше говорить об обычных вещах, а не о жизни, летящей к чертям, и не о нанесенных ею ранах. Вдруг, сказав, что ему пора, Гейр встает.

— У меня важная встреча. Но завтра на субботник я приду, — обещает он.

— Вы всегда приходите вовремя?

— Нет. Но завтра приду.

Когда Гейр уходит, я принимаю две таблетки парацетамола и ложусь. Мама обещала вернуться рано, но теперь уже поздний вечер.

Некоторые утра бывают слишком тихими. Будто не хватает самых важных звуков. Я смотрю на диван. Там должна лежать мама и храпеть. Диван пуст.

На часах чуть больше половины восьмого. Бывало, что мама несколько раз возвращалась на рассвете и каждый раз обещала, что больше этого не повторится.

Я лежу и очень осторожно ощупываю нос и щеки. Кажется, будто все лицо как-то расползлось.

Знаю, надо бы лежать и думать: «Сегодня мой день рождения, ура! Теперь я вполне официально приобрел статус подростка». Но мысли, роящиеся в моей голове, — о маме, об Аде, о Гейре, о боли и об одноклассниках с тяжелыми кулаками.

Ю-ху!

За десять минут ничего не происходит, и я встаю. На кухне лежит рецепт тор га. По-моему, у нас нет необходимых для него ингредиентов. Я наливаю в миску воды, высыпаю в нее хлопья и остатки сахара.

Если день рождения начинается плохо, дальше может быть только лучше. У большинства дней рождения градус веселья поднимается в течение дня. Было бы куда хуже, если бы дни рождения плохо заканчивались.

Я знаю, где лежит бабушкин подарок, но без нее я не собираюсь его распаковывать. Вместо этого я начинаю петь. Трудно самому оценить, как поешь, но, кажется, сегодня звучит лучше обычного. Будто сломанный нос избавил голос от неверных нот, выбив их из всех своих пазух.

Я пою так, что соседи начинают колотить в пол и в стены. Моя невидимая публика просто идеальна. Заканчиваю я, распевая песню в честь дня своего рождения во все горло.

Потом я захожу в интернет и ищу фотографии Джона Джонса. На этот раз обнаруживаю то, чего не видел раньше. Мужчина в форме сидит на стуле, наклонившись вперед и подпирая лицо руками, упертыми в колени. Но что-то тут не так. Я увеличиваю фотографию. Вместо ног у него протезы — металлические, в ботинках. Может, от отчаяния мне начинает казаться, что этот человек похож на меня. Что-то знакомое чудится мне в его носе картошкой, цвете волос и густых бровях.

«А вдруг это папа?» Найденная мной фотография — из книги портретов американских солдат, потерявших в Ираке ноги, руки и другие части тела. Я кликаю на женщину без правой руки, мужчину без глаза и солдата со следами ожогов по всему телу. Внизу на странице я нахожу электронный адрес издательства, выпустившего книжку, и пишу туда письмо:

Я нашел в Сети хороший словарь. Не успев хорошенько подумать, правильно ли поступаю, я нажал на «Отправить». Если не воспользоваться любым шансом найти отца, я его никогда не найду. А теперь письмо уже ушло.

В школе у нас есть правило, по которому надо приглашать надень рождения или весь класс, или всех одноклассников одного с тобой пола. Так что меня звали очень многие. Никто ни разу не намекнул мне, чтобы я не являлся. Но маме я никогда об этом не говорил. Тогда бы она наверняка побежала покупать мне нарядную одежду и подарок имениннику, на что у нас нет денег. Вообще-то довольно напряжно быть в центре внимания весь вечер. А когда не празднуешь ничего, никого и приглашать не надо. Но мне не терпится посмотреть бабушкин подарок. Она умеет дарить — во всяком случае, лучше, чем мама, которая никогда не успевает ничего купить. И говорит, что постарается преподнести что-нибудь особенное на Новый год.

Я снова смотрю на циферблат. Скоро час. Куда подевалась мама? Раньше она никогда так поздно не приходила.

Я включаю телевизор и смотрю, ни во что не вникая. Через равные промежутки времени гляжу на часы. Мой день рождения за окном очень серый. Надеваю ботинки и выхожу. Мама обычно не сообщает, в какой бар она отправляется, но я знаю, что она часто бывает в «Wild Beers», в нескольких кварталах от нашего дома. Я прихожу туда, но там закрыто, бар работает только с четырех.

Когда я возвращаюсь, в телевизоре кто-то дерется. В соседней квартире громко включили музыку. Я сижу на диване и жду. Я уверен, что мой день рождения вот-вот, прямо в ближайшее время станет лучше. На улице идет дождь.