тоже… Ну, кое-как напекли, оно ж без редуктора всё это… В газовой печи они сначала закопчённые получились, просфорочки наши… А потом мы приспособились, наловчились. Ну, благо я и сам умею всем этим заниматься, выпекать то есть… Вот и служили на них. Запасы муки у нас всегда были. И дрожжи даже были сухие! Напекли – и служили… да… А вино было всегда. Всегда в погребе были запасы вина.

Вино в такой ситуации приободряло бы, подумал я. Пусть оно и не принесло бы истину, но зато дало бы успокоение. Если в меру, конечно же. Хорошо, когда есть запасы вина в такое время.

– А исповедовался ли в такое время кто-то в особых грехах? – намекнул я про смертные грехи, которые в условиях войны становятся вполне обычными. А для кого-то и не грехами вовсе.

– Ну, вопрос на самом деле такой, злободневный. Да, люди начали исповедоваться… Вроде как и говорят так, знаешь, завуалированно… о них же не принято говорить… но были, были случаи, да… – очень завуалированно, но вполне понятно ответил батюшка.

На Пасху я тоже исповедался. В сварщике, который приваривал церковные ворота на подворье, я узнал помощника настоятеля, которому я и передал перед причастием мой греховный груз. Никаких новых или необычных грехов у меня не было. Всё как людей. Желания плоти, сквернословие…

– А вот вы поминали Московского патриарха на богослужении? – задаю я каверзный вопрос. И болезненный для Православной церкви. К встрече я подготовился хорошо. Расспросил знакомого священника об их насущных проблемах. – Ведь, как известно, в начале марта двенадцать архиереев УПЦ Московского патриархата отказались от поминовения патриарха Кирилла.

– Понять, с одной стороны, позицию архиереев можно, – дипломатично начал Гавриил, – не все же регионы пророссийски настроенные на Украине. Ну и некоторых возмутило, что Святейший не высказался, не сказал своё слово, для того чтобы как-то остановить эти военные действия. А он не только не сказал, а вроде как бы и наоборот. Ну а кому здесь военные действия понравятся, несмотря на внутренние симпатии к России? Можете себе представить… Люди же обыватели, со своей колокольни смотрят. Кому понравится, если дом твой разрушен. А расколом это не попахивает никаким, никто из Церкви не уходит. У нас Украинская православная церковь – полностью автономная. Полностью, на девяносто девять и девять десятых процента.

Такой ответ меня удивил. Честно говоря, я, как и вся украинская пропаганда, считал по-другому. Я не предполагал такой демократии внутри Российской церкви. Мне виделась бо́льшая зависимость православного Киева от Москвы. Во всяком случае, не на одну десятую процента.

– Но вы же упоминаете патриарха?

– Мы упоминаем патриарха, конечно. И не прекращали упоминать. Порядок такой. Но его высказывания – это его высказывания. Да если честно сказать, было не до этого. Мы молились как могли. Мы… В городе служил только один собор наш. Все богослужения великопостные пришлось проводить мне, причём под обстрелами. Ну мы и поминали всё время. Нам было как бы не до этих рассуждений: что сказал Патриарх, почему там его упоминают или не упоминают. Нужно и нужно, закон такой… А те, кто отказались… Мне сложно судить, почему они это сделали. Но понять могу.

► Настоятель Гавриил на фоне сожжённого дома

Мы заходим внутрь Покровского храма. В храме сложены строительные материалы, плитка на поддонах. Стоят строительные леса. Храм огромный. Действительно очень большой. Взгляд устремился сразу наверх.

– Ого! – вылетает у меня.

– Да вот тебе и «ого», – спускает меня на землю протоиерей, – и что теперь? Можете себе представить… Ни одного живого стеклопакета.

– Ну, – говорю, – стеклопакеты – дело наживное.

– Да ты шо! А ты знаешь, какие там стеклопакеты? Не-е, там не такие, какие ты думаешь. Там специальный сплав, запечённая краска.

Настоятель меня не убедил. Мне всё равно кажется, что найти эти стеклопакеты не такая уж великая проблема. Но я уже заметил, что батюшка по-южному хозяйствен и чувствительно относится к любой порче вверенного ему имущества.

– А сусальное золото? – спрашивает мой товарищ.

– Не, сусальное золото мы на куполах в Мариуполе не используем. Тут жеж заводы везде стоят, и роза ветров своеобразная. А эта металлическая пыль от них как наждак действует. Буквально через год вся сусалка стёрлась бы. Поэтому здесь используется сплав из титана, специальная сталь запекается и получается, как мы её называем, булат. Вот оно, видишь, аж сюда всё позалетало. Батюшка взял согнутую золотую чешуйку от купола, которая в результате взрыва залетела внутрь. Повертел в руках и отбросил с сожалением.

– Вы можете себе представить… Вот ещё элементы окна, – протоиерей поднял с пола какую-то железную рейку. – Это когда-то Днепропетровский завод делал… Вот, тоже запечённый сплав, и краска запекалась. Теперь как всё это делать?..

Купола из золотого булата…

– А наверх можно забраться?

– Ты серьёзно? Тяжело жеж. Ну пойдём.

И мы пошли.

– Сейчас мы подымемся на галерею, откуда вам откроются живописные пейзажи города Мариуполя, – голосом зазывалы-экскурсовода произнёс батюшка.

– А храм когда должны были ввести в эксплуатацию? – спрашиваю уже его на лестнице.

– Вы знаете, строительство ведь началось ещё до 2014 года, до всех этих переворотов. Планы были одни. Работал завод «Азовмаш», который нас спонсировал. Потом, к сожалению, скончался хозяин завода… Четырнадцатый год… с заказами сложно… основные заказчики-то были из России. Потом все эти связи зарубили. Завод жеж строил установки для космодромов… Серьёзный завод был, очень интересный… И так потихонечку пошло всё на спад…

Ну да, думаю, где космос – и где Украина. Неможливо представить.

– Потом другие спонсоры нашлись… фонд Новинского… Но в итоге закончилось всё печально.

– Стройка остановилась?

– Мало того, разрушилась, как видите.

Уф, мы выбрались из темноты лестничного пролёта на свет, на колокольню. У меня с непривычки одышка, а батюшке хоть бы хны.

Щуримся и оглядываемся.

– Мы шесть лет только кровлю делали… А теперь всё покоцано… Можете себе представить… Видите, сколько ран? Там ещё больше.

Ран… Настоятель относится к своему храму как к живому. Но я думаю, не всё так страшно. Не раны это, царапины