Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы хорошо выглядите.
– Спасибо, – ответила я ей.
– Сколько лет вы в браке? – уточнила она.
– Восемь.
– И почему у вас до сих пор нет детей?
Меня даже немного смутил этот своеобразный допрос.
– Мы решили с мужем немного подождать, – достаточно честно ответила я.
– Понятно. – Она еще раз внимательно осмотрела меня и ушла, больше ничего не добавив.
– У них есть совместные дети от брака с Бочкаревым? – уточнил Дронго.
– Одна девочка. Ей только восемь лет. Эмилия Максимовна – вторая супруга Бочкарева. От первой у него уже взрослый сын. Он работает в московском филиале компании отца.
– Больше никаких разговоров с ней у вас не было?
– Нет. Она обычно меня полностью игнорирует, когда видит. Смотрит сквозь меня, как сегодня в баре. Не здоровается, не разговаривает, не прощается. Устраивает такие демонстрации, чтобы показать мне разницу между нами. Указать мне мое место. Я уже привыкла к подобным выходкам и даже не обижаюсь. В конце концов это ее муж бегает от нее ко мне, а не наоборот.
Цинизм молодой женщины был поразительным. Дронго подумал, что он совсем не знает это поколение. Когда развалился Союз, ей было не больше десяти лет. И все, что она увидела и узнала, пришлось на «окаянные девяностые годы». Когда слова «честь», «достоинство», «патриотизм», «любовь», «верность», «идеалы», «нравственность», «мораль» были всего лишь пережитками прошлого и пустыми, ничего не значащими звуками. Обогащаться любой ценой, добиваться успеха, невзирая ни на что, беспринципность и откровенный прагматизм стали нормами поведения, а цинизм и бессердечность были возведены в ранг абсолюта. Если в семнадцатом году религию заменили коммунистической идеологией, которая вместе с тем сочетала в себе некоторые нормы морали и нравственности, то в девяносто первом эту идеологию опрокинули вместе со всеми нормами поведения. И начали строить безыдейное общество, лишенное всяких нравственных норм.
– Кажется, я начинаю сознавать, что уже не всегда понимаю представителей вашего поколения, – невольно признался Дронго.
– Возможно, поэтому мы кажемся вам слишком циничными, – согласилась Марина. – А мы всего лишь рациональные прагматики.
– В последнее время я часто слышу это выражение, – заметил он, – но не уверен, что ваш рациональный прагматизм делает вас счастливыми.
– Нет, – согласилась она, – совсем не делает. Зато мы становимся более обеспеченными, более свободными, более независимыми. Нужно выбирать. Либо вы отказываетесь ото всех принципов и зарабатываете на свою свободу и нормальную жизнь, либо остаетесь со своим «счастьем» без денег, свободы и с пустым животом в коммунальной квартире. Я выбрала первый вариант, но вполне допускаю, что есть и такие, кто хочет жить по второму варианту. Хотя лично я их не понимаю. У вас есть еще вопросы или я могу уйти?
– Спасибо, что пришли ко мне с этой информацией, – сказал на прощание Дронго, когда она встала, и поднялся следом.
– А к кому еще я могла с этим прийти? – спросила Марина. – Скульский болтун и не очень серьезный человек. О нашем разговоре сразу все узнали бы. А Чаржов просто типичный телохранитель, когда мускулы есть, а мозгов явно не хватает. Он бы побежал сначала обо всем рассказать Бочкареву, а потом и его супруге. Значит, вы единственный человек, с кем я могла поделиться своими сомнениями. До свидания.
– До свидания, – вежливо попрощался Дронго и проводил ее до дверей.
Когда она вышла, он устало опустился на стул. Если Марина права, то все совпадает. Действительно, тогда все логично и правильно. Супруга Бочкарева могла посчитать, что досадные срывы и поражения любимого детища ее мужа – футбольного клуба – отвратят Бочкарева от непосредственного руководства клубом. И, возможно, он даже потеряет всякий интерес к финансированию этого убыточного проекта. Ее можно понять. И врач мог сыграть здесь свою роль профессионального отравителя.
Дронго поднялся, чтобы пройти в номер к Юхнину, но тут же передумал, посчитав неудобным заходить в чужой номер в двенадцатом часу ночи. Нужно сначала позвонить, может, врач уже лег спать. Он набрал номер Юхнина и услышал его голос:
– Слушаю вас.
– Эммануил Наумович, добрый вечер. Извините, что беспокою вас так поздно, но у меня к вам важный разговор, – сказал Дронго.
– Кто это? – удивился Юхнин.
– Меня обычно называют Дронго, – ответил он, – я частный эксперт, которого попросили поработать с вашей командой Бочкарев и Веземан.
– Да, я про вас слышал, Скульский рассказывал. Что вам нужно?
– Хочу поговорить с вами.
– Прямо сейчас?
– Если можно.
– Конечно, можно. Приходите.
– Я сейчас к вам зайду.
Дронго вышел из своего номера и направился по коридору к двести двенадцатому. Позвонил. Дверь сразу открылась. На пороге стоял Юхнин. Выше среднего роста, широкоплечий, в темных джинсах и модной американской майке. Пухлые губы, крупные черты лица, зачесанные назад каштановые волосы, которые он явно подкрашивал.
– Проходите, – посторонился он, пропуская гостя в комнату.
Дронго вошел, взглянул на диван, вспомнил, что в его номере Марина сидела на диване, поэтому взял стул и уселся на него. Юхнин устроился на кровати, напротив него. На диване были разбросаны его вещи.
– Чем обязан? – спросил врач.
– Вы понимаете, что я пришел сюда не из праздного любопытства. По просьбе руководства вашего клуба я провожу расследование двух неприятных инцидентов, случившихся в вашем клубе с голкипером Епифанцевым.
– Знаю, – усмехнулся Юхнин, – об этом говорят уже даже наши уборщицы в клубе. Очевидно, Скульскому дали отставку из-за профнепригодности?
– Нет, он еще работает. Кажется, ваши руководители решили, что одна голова хорошо, две еще лучше, а три – идеальный вариант.
– Значит, вы третья голова, тот самый идеальный вариант. Очень хорошо. Я готов ответить на все ваши вопросы.
– В обоих случаях, когда Епифанцев чувствовал себя плохо, вас вызывали первым?
– Да, конечно, я ведь врач команды. Первый раз подобный случай произошел в Москве, и мы решили, что он отравился грибами. Он сам тоже так думал. Очень переживал. Я первым делом собирался промыть ему желудок и отправить его анализы на посев. Мы считали, что это обычное пищевое отравление. Потом выяснилось, что он принял какое-то лекарство. Мы даже его подозревали, что он воспользовался какими-то пищевыми добавками или принимал стероиды, которые дали подобную реакцию. Но он довольно быстро пошел на поправку, и мы все забыли об этом инциденте. Тем более что Коля Епифанцев молодой и здоровый человек, поэтому довольно быстро поправился.
– У других членов команды не было никаких последующих отравлений?