Питер рассмеялся вместе со всеми, но при этом старался, чтобы никто не увидел выражение его глаз. Дело в том, что в глубине души, «под покровом» белой кожи, он был согласен с Сиси. Эмоции действительно опасны. И лучше всего надежно прятать их под маской спокойствия и невозмутимости.

— Я одного не могу понять, — сказала Клара, перелистав страницы и озадаченно глядя на одну из них.

— А все остальное можешь? — поинтересовалась Мирна.

— Нет, но не в этом дело. Просто вот здесь она пишет о том, что обрела свою жизненную философию в Индии. Тогда почему же она утверждает, что Li Bien — это китайское учение?

— Ты что, действительно пытаешься найти смысл во всей этой ахинее? — спросила Мирна. Но Клара ее не слышала. Она зарылась лицом в книжку, и ее плечи начали вздрагивать, как от рыданий, что немало обеспокоило окружавших ее друзей.

— Что это с тобой? — встревоженно спросила Мирна.

Клара подняла голову, и стало понятно, что если она и рыдает, то от смеха.

— Имена гуру, — давясь от смеха, сказала она. — Кришнамурти Да, Равви Шанкар Да, Рамен Да, Халил Да, Гибран Да. Они даже называли ее Сиси Да.

Теперь Клара хохотала во все горло, как и почти все остальные.

Почти. Но не все.

— Не вижу в этом ничего необычного, — сказал Оливье, переставая смеяться и вытирая выступившие на глазах слезы. — Мы с Габри сами являемся верными адептами Хааген Да[29].

— А один из твоих любимых фильмов — «Код Да Винчи», — заметила Клара, обращаясь к Питеру. — Так что ты тоже должен входить в число просветленных.

— Точно. Хотя у Винчи Да стоит до, а не после фамилии.

Клара снова расхохоталась, опираясь на Питера, и Генри, решив, что это какая-то новая игра, подбежал и начал весело прыгать вокруг. Отсмеявшись и успокоив собаку, Клара с удивлением обнаружила, что Матушка поднялась со своего места и куда-то уходит.

— С ней все в порядке? — обеспокоенно спросила она у Кей, которая смотрела вслед подруге, направлявшейся в столовую, к Эм и другим гостям. — Может быть, мы что-то не то сказали?

— Нет.

— Мы не хотели ее обидеть, — продолжала оправдываться Клара, опускаясь на место Матушки, рядом с Кей.

— А вы ее и не обидели. Вы вообще говорили не о ней.

— Но мы смеялись над вещами, к которым Матушка относится очень серьезно.

— Вы смеялись над Сиси, а не над Матушкой. А это совершенно разные вещи, и она это понимает.

Но слова Кей не рассеяли сомнений Клары. Книга Сиси называлась точно так же, как и медитационный центр Матушки. Обе женщины теперь жили в Трех Соснах, и обе претендовали на то, что идут по пути духовного совершенствования. Возможно, эти две женщины скрывали не только свои эмоции, но и нечто большее.

Рождественский ужин закончился, и веселые возгласы «Счастливого Рождества!» и «Joyeux Noël!» постепенно растворялись в ночном воздухе. Эмили помахала вслед последним из гостей и закрыла дверь.

Была уже половина третьего ночи, и она ужасно устала. Немного постояв, опершись о стол, чтобы набраться сил, Эмили прошла в гостиную. Клара, Мирна и другие женщины все убрали и вымыли посуду, пока она сидела на диване со своим маленьким бокалом виски и разговаривала с Руфью.

Ей всегда нравилась эта женщина. Когда около десяти лет назад вышел первый сборник стихов Руфи, это ошеломило всех. Никто не мог поверить, что эта язвительная, желчная особа способна создавать такую красоту. Но Эм не была удивлена. Она всегда это знала. Так же как и Клара. Это общее знание было одной из многих причин, по которым она симпатизировала Кларе с той самой минуты, когда та, еще очень молодая, слишком самоуверенная и необыкновенно талантливая, впервые появилась в Трех Соснах. Подобно маленькому мальчику из «Шестого чувства», Клара видела то, чего другие увидеть не могли. Но только ей было дано видеть не призраков, а добро. Эта ее способность даже пугала Эм. Так легко видеть в окружающих людях только плохое, ведь это служит прекрасным оправданием наших собственных неблаговидных поступков. Но добро? Нет, только по-настоящему выдающиеся личности способны разглядеть его в других.

Хотя Эм прекрасно понимала, что далеко не в каждом человеке было что разглядывать.

Она подошла к стереосистеме, открыла ящик и осторожно приподняла лежавшую там старую шерстяную варежку. Из-под нее она достала пластинку, поставила ее на проигрыватель и потянулась к кнопке включения. Ее согнутый, дрожащий палец чем-то напоминал немощный вариант перста Бога в «Сотворении мира» Микеланджело. Включив проигрыватель, Эм вернулась к дивану, нежно сжимая в руках варежку, как будто та все еще была надета на чью-то руку.

Матушка и Кей спали в комнатах, расположенных в задней части дома. Уже много лет подряд подруги оставались у нее ночевать после праздничного ужина, чтобы потом вместе спокойно провести и весь следующий день. Эм подозревала, что это Рождество станет для нее последним. Скорее всего, и для Кей тоже. И, возможно, для Матушки.

Заиграла музыка, и Эмили Аонгпре закрыла глаза.

В задней комнате Матушка уловила первые ноты скрипичного концерта Чайковского ре мажор. Теперь она слушала его только в рождественский вечер, хотя раньше это была ее любимая вещь. Когда-то эта музыка была совершенно особенной для них всех. Особенно для Эм, хотя и она теперь слушала ее лишь раз в году, в ночь перед Рождеством. Матушка представляла себе, как Эм сидит сейчас в гостиной одна, перед включенным проигрывателем, и ее сердце разрывалось на части от сочувствия к подруге. Но она очень любила Эм и уважала ее желание побыть в эти часы наедине со своим горем и своим сыном.

Кроме того, в эту ночь у Матушки было собственное горе, которое ей предстояло пережить. «Обретите покой», «Обретите покой». Она повторяла эти два слова как заклинание, которое на этот раз оказалось совершенно бесполезным. Слова внезапно стали пустыми, ничего не значащими, как будто всю их силу украла эта ужасная, нелепая пародия на женщину. Будь она проклята, эта Сиси де Пуатье!

Кровать жалобно скрипнула, когда Кей перевернулась на другой бок. Даже такое простое движение теперь давалось с прудом. Тело отказывалось служить ей. Почему об умирающих говорят, что они «испускают дух»? Кей чувствовала, что она сама превращается в дух еще при жизни. Открыв глаза, которые постепенно привыкали к темноте, она слушала доносящиеся издалека звуки скрипичного концерта Чайковского. Казалось, что они проникают в ее тело не через уши, которые с каждым днем слышали все хуже, а сквозь грудь, прямо в сердце, и оседают там невыносимо тяжким грузом. Кей глубоко, судорожно вздохнула. Ей хотелось закричать, чтобы Эмили прекратила, чтобы немедленно выключила эту божественную музыку. Но она этого не сделала. Кей слишком любила подругу, чтобы отказать ей в желании побыть некоторое время вместе с Дэвидом.