Музыка напомнила ей еще об одном ребенке. Кри. Кому могло прийти в голову назвать ребенка этим дурацким именем? Кри? Кря? Кей знала, что имя человека играет важную роль в его жизни. Как и любые другие слова. Эта девочка сегодня вечером пела, как ангел. Благодаря ей они все на некоторое время стали лучше, чище, ближе к Богу. Но несколько жестоких, тщательно подобранных слов ее матери мгновенно все разрушили, обезобразив почти совершенную красоту. Сиси была подобна алхимику, обладающему сомнительным даром превращать золото в свинец.

Что же такое должна была услышать мать Кри, чтобы это вызвало такую реакцию? Наверняка, это был не тот голос, который слышали они все. Или все-таки это был именно он и именно в этом заключалась ее проблема? А может, Сиси слышала еще и совсем другие голоса?

Ну что ж, она будет не первой, кто их слышит.

Кей попыталась отогнать от себя эту мысль, но та не уходила. Более того, к ней присоединилась другая, которая тоже обрела голос — мягкий, добрый мужской голос с певучим ирландским акцентом:

— Ты должна была помочь этой девочке. Почему ты ничего не сделала?

Этот вопрос был ей хорошо знаком. Он всегда звучал одинаково. И ответ на него оставался неизменным. Она боялась. Она всю жизнь боялась. Ей вспомнились строки одного из стихотворений Руфь Зардо:

Пугая тьмой, оно свой лик являет,

То зло, что ожидаемо тобой,

А ожидаемо — оно не удивляет.

Сегодня вечером это зло обрело плоть и кровь. Теперь у него было имя, лицо и розовое платье.

Потому что злом была не сама Сиси, а живой упрек по имени Кри.

Кей обвела взглядом темную комнату и подтянула фланелевую простыню к самому подбородку, пытаясь согреться. Ей уже много лет не было по-настоящему тепло. На ее электронных часах светились красные цифры. Три часа ночи. И как когда-то ее отец, она лежала в своем собственном окопе. Замерзшая и дрожащая. Сегодня у нее появился шанс искупить все проявления трусости в ее жизни. Все, что ей нужно было сделать, — это защитить ребенка.

Кей знала, что скоро прозвучит команда и ей придется вылезти из своего окопа и лицом к лицу встретиться с неизбежным. Но она еще не была к этому готова. Пока еще нет.

Будь трижды проклята эта женщина!

Эм слушала, как звуки скрипки плывут по комнате, проникая во все хорошо знакомые им места. Они играли вокруг елки, искали подарки и смеялись, замерев у покрытого изморозью окна, из которого открывался вид на такую знакомую деревенскую площадь с ярко освещенными величественными соснами. Музыка заполнила комнату, и в какой-то благословенный момент, закрыв глаза, Эм смогла представить себе, что это играет не Иегуди Менухин, а кто-то совсем другой.

Каждое Рождество повторялось одно и то же. Но на этот раз все было гораздо хуже, чем обычно. Она слышала слишком много. И видела слишком много.

Теперь Эм совершенно точно знала, что она должна сделать.

Первый день Рождества был ясным и солнечным. Выпавший накануне снег искрящейся пылью осыпался с ветвей деревьев, и казалось, что все вокруг сверкает серебром. Клара открыла дверь черного хода, чтобы выпустить погулять их золотистого ретривера Люси, и глубоко вдохнула морозный воздух.

День начался лениво и неторопливо. Питер и Клара развязали свои мешочки-носки, набитые головоломками, журналами, сладостями и апельсинами. Очень скоро орехи кешью из носка Питера и любимые желейно-жевательные конфеты Клары исчезли без следа. За кофе с блинами они начали разворачивать более крупные подарки. Питеру настолько понравились часы от Армани, что он тотчас же надел их на запястье и даже закатал рукав махрового халата, чтобы их было лучше видно.

Он устроил целое представление под елкой, делая вид, что не может найти свой подарок Кларе, но наконец-то выпрямился с раскрасневшимся от прилива крови лицом и протянул ей какой-то шар, завернутый в подарочную бумагу с изображенными на ней северными оленями.

— Перед тем как ты его развернешь, я хочу тебе кое-что сказать. — Питер покраснел еще сильнее. — Я знаю, как сильно тебя ранила вся эта история с Фортаном и Сиси. — Увидев, что Клара собирается возразить, он жестом остановил ее. — И о Боге я тоже знаю. — Произнося эти слова, он чувствовал себя ужасно глупо. — Ты ведь рассказала мне о том, что встретила на улице Бога, хотя знала, что я в это не поверю. И я хочу, чтобы ты знала, что я очень ценю это. Ведь ты доверилась мне, не побоявшись, что я буду смеяться над твоим рассказом.

— Но ты смеялся.

— Ну да, но не очень сильно. Как бы там ни было, я хочу сказать, что много над этим думал. И хотя, в этом ты права, я не верю в то, что Бог может принять облик нищенки…

— А во что ты веришь, Питер?

Ну вот, он пытается вручить ей подарок, а она расспрашивает его о том, во что он верит.

— Ты сама это прекрасно знаешь, Клара. Я верю в людей.

Клара молчала. Она действительно знала, что Питер не верит в Бога, и не видела в этом ничего предосудительного. Люди не обязаны верить в Бога. Но она знала и то, что в людей Питер тоже не верит. По крайней мере, по-настоящему. Он не верит в то, что люди добрые, хорошие и талантливые. Возможно, когда-то он и верил в это, но перестал после того, что произошло с Джейн.

Джейн была убита, но вместе с ней умерла и какая-то часть самого Питера.

Нет, как бы сильно Клара ни любила своего мужа, она все же вынуждена была признать, что Питер верит только в самого себя.

— Ты ошибаешься, — сказал он, присаживаясь рядом с ней на диван. — Я же прекрасно вижу, о чем ты сейчас думаешь. Но это не так. Я верю в тебя.

Клара посмотрела в такое серьезное, такое любимое, такое родное лицо Питера и поцеловала его.

— Сиси и Фортан просто дураки. Ты знаешь, что я не понимаю твоего искусства и, наверное, никогда не пойму, но я совершенно точно знаю, что ты замечательная художница. Я чувствую это сердцем.

При этих словах он прижал руку к груди, и Клара сразу поверила ему. Возможно, ее работы наконец все же начали затрагивать какие-то струны его души, а возможно, Питер просто стал более тактичным и начал говорить ей то, что она хотела услышать. Клару вполне устраивали оба варианта.

— Разверни свой подарок.

Треск разрываемой бумаги заставил Питера поморщиться. Подняв упавшие на пол обрывки, он аккуратно их расправил.

Под бумагой оказался шар. Хотя в этом как раз не было ничего удивительного. Удивительной была красота этого шара. Казалось, что он светится в руках у Клары. Рисунок на нем был незамысловатым. Три высокие сосны, припорошенные снегом, а под ними одно-единственное слово — Noël. Но, несмотря на кажущуюся простоту рисунка, он не был ни примитивным, ни наивным. В нем чувствовался стиль, подобного которому Кларе еще не доводилось видеть. Безыскусное изящество. Незыблемая красота.

Клара поднесла его ближе к свету. Как может разрисованный шар так сверкать? Но потом она решила получше рассмотреть его. И улыбнулась, подняв взгляд на Питера, который нетерпеливо ожидал ее реакции.