Да! Я ведь активировала ту древнюю штуковину, а она мне в отместку устроила вот это безумное испытание!..

Что ж, Алекса, сама виновата! Сама нарвалась на неприятности! Неужели мне теперь всю жизнь придется провести мужчиной? Это же просто ужасно!

Одернув себя и слегка побив ладонями по щекам, я ускорила шаг. Не потому, что хотела вернуться в лагерь, а просто устала бродить здесь одна…

Когда впереди между деревьями замаячили знакомые очертания деревни и наших военных палаток, я вдруг отчетливо почувствовала чье-то присутствие. Замерла.

— Кто здесь? — выкрикнула я нарочито грозно, хотя сама немного испугалась.

Из-за деревьев робко показалась фигура девушки в сером деревенском платье.

Я смутилась от ее взгляда, потому что смотрела она на меня с безумным восторгом. Ее длинные светлые волосы и бледно-голубые глаза напомнили мне, что я видела ее утром в деревне: именно она влетела в мои объятия по своей неосторожности и довела меня до дикого смущения взглядом откровенно обожающих глаз.

Она бесстыдно оглядела меня с ног до головы, задержавшись на идеально прекрасной мускулистой груди, а потом сделала еще несколько шагов в мою сторону.

Я ощутила нарастающее напряжение. Девица выглядела слегка безумной, словно она собиралась броситься на меня и съесть.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я тихо, но сурово, чтобы хоть как-то охладить ее пыл.

— Господин! — пробормотала девушка. — Я хотела бы подарить вам вот это…

Вдруг она резко дернула за свой пояс и ловко, как цирковая актриса, сбросила с себя платье, оставшись полностью обнаженной.

Я ужаснулась. Да что за день сегодня такой! Сколько еще я в ближайшее время смогу найти голых женщин на квадратный километр?

— Сейчас же оденься! — воскликнула я и по инерции сама бросилась к ней, пытаясь набросить одежду на ее хрупкие плечи. Однако вдруг она взмахнула своей тонкой ладонью прямо мне в лицо, и в мой нос ударил острый неприятный запах. У меня мгновенно закружилась голова, тело обмякло, так что я чуть не упала на эту девицу сверху, но буквально через несколько секунд слабость начала исчезать, а нахальные руки девушки, которые она уже набросила на мою шею, я сумела быстро сбросить обратно.

Отшатнувшись, я увидела ее изумленно-испуганные глаза, без слов кричавшие: «Этого не может быть??? Что-то не сработало!!!», и тут же, развернувшись, побежала прочь, представляя, как несладко пришлось бы сейчас настоящему Алексу, в которого бросили, похоже, каким-то местным магическим приворотным порошком.

Около нашей с Оливом палатки уже стояла новая, чуть поменьше размером. Брата я не увидела, и во мне опять начала закипать злость и боль.

Поэтому, даже не пытаясь найти его или разузнать о состоянии спасенной графской дочери, я просто ворвалась в нашу пустующую палатку и завалилась прямо на спальные перины, которые так предательски пахли Оливом.

Я лежала на животе, зарывшись лицом в подушки, и снова была в депрессии. Правда, ко всему прочему все-таки примешивалось легкое головокружение, вызванное порошком от деревенской влюбленной барышни. Я закрыла глаза, чтобы забыться от одного и от второго, и довольно быстро погрузилась в сон.

Мне снился Олив. Он был так прекрасен и так… холоден! Он больше не любил меня. Даже, как брата! А я… а я задыхалась от любви! Я стенала от того, что находилась в темнице этого тела и хотела… исчезнуть!

Меня разбудили настойчивые толчки в плечо.

— Алекс! — послышался отдаленный голос Олива. — Алекс, проснись!

Я приоткрыла глаза и слегка приподнялась, потом села. Голова кружилась еще сильнее. С трудом смогла посмотреть на брата, который сидел очень близко около меня и обеспокоенно всматривался в мое лицо.

— Алекс! Что с тобой? — голос его звучал, как и прежде, с большой любовью. — Ты так стонал, что я испугался, брат…

Наконец, мне удалось унять головокружение, и я замерла, уставившись на него. Он был так близко сейчас, впрочем, не ближе, чем обычно, но почему-то в этот момент меня дико к нему потянуло. Потянуло, как магнитом, прижаться к его крепкой груди, вдохнуть его запах, почувствовать его рельефные мышцы под своими пальцами…

Нет! Этого же нельзя делать! Нельзя! Это запрещено! Опасно!!!

Мой разум — мой доблестный страж — был всегда наготове, но сейчас я ощущала что-то чужеродное, усилившее мои безумные желания. Приворотное? Значит, оно сработало? Но только не на глупую деревенскую девчонку, потому что я и сама девушка и не реагирую на кого-то своего пола, а на того, кто по-настоящему живет в моем сердце.

Но мне нельзя сейчас поддаваться! Никак нельзя! Это станет для меня концом всего! Олив не сможет любить брата-извращенца, которым меня точно посчитает, если я поддамся этим чарам!..

Но они так сильны! Так усердно уговаривают меня броситься к нему, ощутить его нежные губы на своих губах, окунуться в томление его объятий, забыться в его ласках…

Алекса, какие ласки??? Он оттолкнет тебя! Он изгонит тебя!!!

Наверное, мое лицо исказилось болью, так что Олив резко побледнел. Он потянулся ко мне, но я взмахом руки остановила его и с трудом, едва сдерживаясь, произнесла:

— Олив, нет! Не прикасайся! Не надо…

Меня снова настигло головокружение, и я, зажмурившись, опустила голову. Нельзя его подпускать, иначе я сорвусь! Я сделаю с ним это, и тогда…

— Алекс! — его голос показался мне таким надрывно-страдающим, что я через силу открыла глаза.

Ну вот снова этот его взгляд: любящий, изнывающий от беспокойства, выжигающий во мне последние преграды перед свершением любовного безумия…

Олив не смог удержаться и все-таки медленно протянул ко мне ладонь. Я смотрела на то, как она приближается ко мне — изящная, но крепкая мужская рука — и нервно дрожала, теряя контроль над дыханием. Нет, Олив! Не надо. Я не выдержу сейчас…

Из моей груди вырвался горестный стон поражения. Я схватила его протянутую ладонь обеими руками, а потом прижалась к ней губами. Почувствовав мой поцелуй, Олив замер. Я скользила дальше, целуя его пальцы и пытаясь через это выпустить бурлившие внутри чувства, а брат лишь один раз дернулся, но после перестал. Вокруг нас неожиданно загорелись огненно-красная и золотая «клятвы»: они заискрились, заиграли, завертелись, рисуя причудливые письмена, а я не могла остановиться, все еще скользя губами по его ладони и чувствуя себя безумной.

— Прости, Олив… — пробормотала я, ощущая, что начинаю дрожать всем телом. — Прости за это, но я не могу остановиться… Прости…

И я подняла к нему раскаянное лицо…

Оледеневающее сердце…

Оледеневающее сердце…

— Прости, Олив! Прости за это, но я не могу остановиться…

Мои губы снова льнут к его изящным пальцам, ощущают мозоли от меча — их даже магия не берет — ласкают выемку у большого пальца.

И только после этого я поднимаю на него свой взгляд. Слезы туманят глаза. В палатке немного приглушенный свет, но я могу разглядеть лицо Олива: оно наполнено страданием.

Сияющие письмена его клятвы торжественно горят около его лица, и, наверное, именно поэтому он до сих пор не выдернул свою руку.

Эта боль на его лице мгновенно отрезвляет меня даже от приворотного средства. Я отпускаю его руку и позволяю ей опуститься обратно к нему.

Меня жжет стыд и страх…

Я отворачиваюсь, падаю лицом на подушки, чтобы не видеть страдающего лица Олива, и приглушенно дрожащим голосом говорю:

— Брат! Мне жаль, что я… такой! Искренне жаль. Прости меня, если можешь. Мои чувства сильнее меня… Если можешь, прости…

Это все! Больше мне пока нечего сказать. Надеюсь, он сможет не возненавидеть Алекса сегодня…

Олив поднимается на ноги и молча уходит. Наверное, я все же надеялась на парочку успокоительных слов с его стороны, но их нет, а на душе у меня становится еще более скверно. Теперь он ненавидит меня? Будет сторониться? Воздвигнет между нами стену? Подарит свое сердце спасенной красавице???

Даже не знаю, почему я вспомнила об этой рыжей, но от этих мыслей мне стало еще хуже.

Казалось, жизнь разбилась вдребезги. Всему доброму пришел конец. Я выдала свои безумные чувства, и теперь… любовь между братьями разорвется навсегда…

Я пролежала так больше часа, а потом присела и устало провела по гриве светлых густых волос. Надо принимать какие-то решения и выживать в этом мире. Надо что-то изменить и… стать трезвее.

Я принимаю решение: Олива забыть! Извиниться перед ним уже с холодцой, демонстрируя полный