изображение. Епископ рухнул наземь и умер. Ведьмы вызывали шторма, губили посевы дождем и градом. В том же одиннадцатом веке папа (Григорий VII) предостерегал короля Дании, склонного приписывать все бури и дожди проискам ведьм. Мертвецы выходили из могил и призывали живых составить им компанию. Такое случилось на границе Уэльса; рыцарь Уильям де Лэнд сражался с ожившим покойником, и только удар мечом по голове упокоил мертвеца. Об этом пишет д-р Киттредж, предполагая, что речь идет о вампире. «Примечательно, что вампир был при жизни магом», — замечает автор[64].

Такие вещи были привычными. Но внимание средневековья они привлекали куда меньше, чем возникавшие повсеместно ереси. Даже известная фраза: «Повинный в колдовстве не имеет права жить» относилась скорее к еретикам, движимым злым духом и смущающим умы. Во всяком случае, так считал один из отцов Церкви.

К ересям относилось упорное нежелание признать авторитет Церкви и противодействие ее уложениям. Сей грех считался властями куда более тяжким, нежели сношения с дьяволом. Еретики сознательно отказывались от послушания, а ведьмы просто не повиновались церковным уставам. Но ведьм было много, как и прелюбодеев, убийц, воров и им подобных. Церковь не могла совсем не обращать на них внимания. Поскольку идея и образ дьявола к этому времени набрали значительную популярность, озабоченность присутствием в обыденной жизни колдовства никоим образом нельзя назвать чрезмерной. Разделение на два лагеря — признававших магию и отрицавших сам факт ее существования — еше не произошло. Большинство считало, что магические действия существовали только в воображении ведьм, многие считали, будто ведьмы бывают злыми и добрыми, а некоторые полагали глупостью и то и другое. Точного определения зла не было, никто не озаботился назвать его признаки, соответственно, не было и способов избавления от него.

Не было грани между гаданием и колдовством, между вызовом демонов для исполнения конкретных заданий и подчинением демонам. Крупные ученые еще не родились, а инквизиция[65] пока не создавала серьезных проблем. Раннее Средневековье еще не утратило внутренней свободы, как это произошло после строгостей тринадцатого столетия. Оно представлялось обширной ничейной страной, где магия и наука вполне уживались друг с другом. Многие знатные люди и даже церковные иерархи держали при себе личных магов, астрологов, алхимиков, предсказателей, и никто особенно не интересовался их отношениями с духами. Скорее, наоборот, наличие такого «домашнего» мага работало на укрепление репутации его хозяина, а деятельность самих магов главным образом сосредоточивалась на выборе благоприятных дней, составлении гороскопов и предсказаний на их основе, или, в редких случаях, попыткой разбогатеть за счет алхимии или поиска кладов магическими способами. Иногда магов привлекали для поиска утерянного. Аббат Уолли в 1280 году был отлучен от церкви за то, что за большие деньги нанял человека, наделенного сверхчувственными способностями, для поисков тела брата, утонувшего в реке Уз.

В реальности практикующие маги не испытывали никаких сложностей. Наоборот, диапазон практической магии расширялся и включал в себя такие авторитетные науки, как астрология и алхимия, чародейство, построение сложнейших геометрических заклинаний, знахарские наборы с обязательными жабьими лапками. Этим пользовались и епископы, и военные чины, и бродяги, и цыгане. Подобно ранним христианам в Империи, практикующие маги и их покровители теоретически могли в любой момент предстать перед судом, но на практике закон против них применялся крайне редко. Например, в случае предумышленного убийства следовало проверить, не применялись ли при этом магические средства. Иногда обвинение в магии использовалось, чтобы подорвать авторитет человека. Так в тринадцатом веке в магии был обвинен Хьюберт де Бург[66]; в начале четырнадцатого века епископ Труа был обвинен в убийстве королевы Франции посредством протыкания ее изображения, а епископ Каора был казнен за сговор с целью убийства папы Римского тем же способом.

Конечно, постепенно в обществе менялось отношение и к ересям, и к колдовству. Этому способствовало объединение ересей и колдовства в один предосудительный грех. Еретиков стало легче выявлять, поскольку они группировались вокруг той или иной доктрины, которую Церковь считала еретической. Еретики практиковали богослужения на особый манер и собственные обряды. Наибольшую известность получили, конечно, альбигойцы[67]. Этой ересью в начале тринадцатого века был охвачен весь юг Франции. Но было и множество других. Они возникали в разное время в разных местах: во Франции, в Германии, в Италии. Например, люцифериане исповедовали идею о неправедном Творце и праведном мятеже. Дьявол по их мнению выглядел этаким Прометеем от гностицизма. Говорят, что их встречи проходили в подземных криптах и вовсе не заканчивались оргиями, которые и позднее являлись по большей части плодом воспаленного европейского воображения. Впрочем, нельзя утверждать, что оргий не было вовсе, ведь еще римляне говорили нечто подобное о ранних христианах. Апостол Павел также упоминал, что некоторые собрания христиан несли в себе языческие отголоски. В христианском мире яблоки от яблони могли падать очень далеко, и судить по плоду о дереве зачастую было совершенно невозможно. Рассказы о высоком черном человеке в сопровождении огромного кота кочевали из одного тайного собрания в другое, нисколько не утрачивая популярности. Места таких сборищ в народном сознании часто приобретали мистический характер, независимо от того, занимали их катары, богомилы или еще кто-нибудь им подобный.

Сведения о том, как проводились эти тайные собрания и что на них происходило, можно найти в истории четырнадцатого века, повествующей о разгроме ордена тамплиеров. Обвинения, выдвинутые против них в 1307 году, свидетельствуют о том, что входило в подготовку к магическим ритуалам. Она включала необходимость отречения от Христа, непристойный поцелуй, который впоследствии стал характерной чертой шабашей вообще, идолопоклонство, а в некоторых случаях — поклонение коту или некоей голове. Но сведения, полученные на допросах тамплиеров, сильно разнятся между собой. Некоторые из рыцарей упоминали кота, некоторые — нет, о голове говорили чаще, отречение от Христа и поцелуй упоминались очень часто — 183 из допрашиваемых назвали обязательным требование отречения, 180 — непристойные поцелуи. Всего же папская комиссия рассмотрела дела 231 тамплиера. Один свидетель заявил, что после того, как он отрекся от Христа, ему было велено уверовать в «великого всемогущего Бога». Другие свидетельствовали о кощунственных поступках, связанных с распятием или об искаженном тексте мессы во время служб.

Тамплиеры говорили, что голова при жизни принадлежала первому Великому Магистру, «который создал нас и не оставил нас»; она была «бледной и бородатой», выглядела ужасно и лицезрение ее навевало мысли о дьяволе; голову покрывало золото и драгоценные камни. Обычно ее несли в начале процессии с факелами. Некоторые из допрошенных упоминали, что рыцари носили пояса, которые перед этим обвязывали