Стыдно признаться, но…

Борис — он как русский Ричард III. Убивает законного наследника престола, царевича Димитрия. Перерезает мальчику горло и объявляет себя царем. За содеянное его терзает совесть. Посттравматическое стрессовое расстройство.

Так…

Проходят годы, и расчетливый монах Григорий, понимая, что ему примерно столько же лет, сколько было бы царевичу, будь тот жив, направляется к польско-литовской границе. Оттуда он наступает на Москву, именуя себя царевичем Димитрием, законным наследником престола. Борис Годунов уверен, что это ложь, что истинный царевич мертв. Однако под воздействием чувства вины и религиозного мистицизма Борис сдается и умирает. Такая история.

Очень интересно, но почему…

Лишь один юродивый оплакивает судьбу России. Занавес. В те времена много было в России таких юродивых — блаженных дураков. Дураки встречаются и у Шекспира, но у него они не отличаются святостью. А в России если глупец — так сразу святой. Тот был пьян, конечно.

Юродивый?

Солидный муж Марты. При всех царских регалиях развалился в кресле — низвергнутый Борис Годунов, низвергнутый муж Марты. Я сразу понял: ее там нет. Не могло быть, если дом настолько запущен. Если сам хозяин настолько запущен. Кто бы мог подумать, что оперные певцы держат сценические костюмы у себя дома: Или это не так? Тем не менее он сидел передо мной в этом тяжелом парчовом одеянии и узорчатой короне, изукрашенной камнями и увенчанной крестом. Поднимая стакан и не глядя на меня, он выговорил: «За Самозванца!» И тут же икнул, да так, что рука у него дернулась и содержимое стакана живописной дугой выплеснулось прямо на висевший сзади портрет, словно окатив слезами загримированное под Бориса Годунова лицо.

И все это действительно имело место?

Что?

Необдуманная поездка в Нью-Рошель, на которую толкнула тебя трансляция «Бориса Годунова», и этот в стельку пьяный царственный симулякр.

Меня не раздражает этот вопрос, поскольку я и сам не верил своим глазам, стоя в темной гостиной, которая, кстати, не отапливалась: возможно, потому солидный муж Марты и надел это тяжелое облачение, а вместо шапки — корону. В конце-то концов, он, быть может, слушая ту же самую трансляцию, предавался горьким раздумьям? Я стоял над ним, а он смотрел на меня помутненным, отсутствующим взглядом. Он исхудал и утратил былую внушительность. Раньше это действительно был здоровяк, толстый и гладкий, этакий тюлень. Теперь он изменился. Все в нем как-то усохло: и двойной подбородок, и широкое лицо, и большая голова. Эта физиономия с заострившимся подбородком, впалыми щеками и глазницами выдавала больного человека. Я же, не испытывая ни капли сострадания, пришел в ярость и заговорил с ним так, как говорят с пьяными.

Где она, где Марта, черт тебя дери? Где моя дочь?

Он с трудом поднялся с кресла и, протягивая ко мне руки, хриплым басом завел арию умирающего Бориса.

Я побежал наверх, заглянул во все комнаты. Кроватка была пуста, полки, выдвинутые ящики — все пусто. В спальне — незастеленная кровать, один платяной шкаф, где болтались пустые вешалки. На полу — обрывки бумаги. Расписание автобусов. Простииите. Простииите. [Задумывается.] Слушайте, мне кажется, у вас сложилось превратное впечатление о моих чувствах к Брайони. Я хочу расставить все по местам.

Одну минуту: как ты тогда поступил?

Когда?

Когда обнаружил исчезновение Марты.

Сел на последний поезд до Вашингтона. Несчастный пьянчуга ни сном ни духом не ведал — равно как и я, — где ее искать. Он даже не мог сказать, когда она исчезла. Судя по обстановке, довольно давно. Конечно, за ребенка можно было не беспокоиться. Марта оставила свое пианино. Как и прежде, оно стояло в кабинете. Это мне подсказало, что Уилла теперь составляет смысл ее жизни. Но торопиться уже было некуда, ничто не предвещало беды: ведь не примчись я туда, повинуясь порыву, — так и остался бы в неведении. А так, условно говоря, просто немного опоздал.

И это также принесло тебе некоторое облегчение, ты согласен?

Пожалуй. Не стыжусь в этом признаваться. Что может быть убийственней, чем осуждение в глазах ребенка? Этого было бы не избежать. А так — сия чаша меня миновала. Но я начал вам кое-что рассказывать.

Слушаю.

Вот представьте: дверь отворилась — и на пороге возник я. Стоит ли удивляться, что пьянчуга, оперный певец в костюме царя Бориса, завел свою арию прямо в гостиной: вполне естественно, что Борис, увидев на пороге какого-то проходимца, заподозрил в нем самозванца Григория, который со своей польско-литовской армией пришел отнять у него корону. А я счел, что он говорит обо мне; возможно, так оно и было, но он как-то ухитрился поместить меня в оперу. Я стал вероломным претендентом на трон, понимаете?

Неужели он был до такой степени пьян?

Пьян или трезв, но он жил на сцене и отвел мне роль своего врага. Причем не без оснований: ведь прежде я был мужем Марты. А он нашел точное словцо, выдернул из российской истории, перенесенной на оперную сцену, потому что смотрел, как видно, глубже других.

По сути своей Эндрю — самозванец, так? Это ты хочешь от меня услышать?

Вы сбили меня с мысли. Вашему брату это не к лицу.

Но это существенная подробность, верно? Неужели он тебя не разозлил?

Послушайте, он же знал, что я — когнитивист. Он был вполне вменяем. Когда я уходил, меня провожала его ария, рвущаяся из самой души. Так что не спешите с выводами. Если честно, мне стало его жаль. Он поцеловал меня в макушку. А после опустился на колени и стал просить у меня благословения. Так поступает в опере Борис: он просит благословения у Юродивого, который, в его понимании, символизирует всю Россию. Я перестал быть Самозванцем. Меня назначили на роль Юродивого. А возможно, он, как самозванец, признал во мне другого самозванца. Как-никак он не мог отрешиться от мысли, что только лишь выставляет себя законным царем. Жаль, вас там не было. Мы стали назваными братьями.

Значит, тебе вышло послабление — к этому ты клонишь? С тебя сняли клеймо Эндрю-Самозванца?

Все мы самозванцы, доктор, в том числе и вы. Особенно вы. Напрасно улыбаетесь. Деятельность мозга сводится к притворству. Именно этим он и занимается. Мозг способен даже притвориться, что он — это не он.

Вот как? Чем же он способен притвориться — просто для примера?

Ну, дольше всего, вплоть до самого последнего времени, он притворялся душой.

Вероятно, у вас сложилось ложное представление о моих чувствах к Брайони. Если не считать того момента в Калифорнии, когда мы отъезжали от дома ее родителей, и, возможно, пары других моментов, любовь моя была чистой и неомраченной — такого чувства я прежде не испытывал ни к одной женщине. Я не рассказывал вам о своих привязанностях, хотя некоторые виделись мне довольно сильными. Но неомраченными — никогда.