Да.

Но мне было не до смеха. Наши отношения развивались очень бурно, мы окунулись в них с головой и не могли вынырнуть. На третьем курсе она залетела. Последовали месяцы тайного смятения. Но потом у нее случился выкидыш. Произошло это вечером, когда я находился у нее в общежитии. Она принимала ванну и позвала меня. Вода окрасилась сливовым цветом, и в ней, подтянув к себе коленки, дрейфовал мой крошечный двойник. Величиной с мышонка, но безусловно моего роду-племени: та же голова-купол, шишковатый насупленный лоб, все черты стрелками сходятся к подбородку. Жутко недовольный, мой наследник смотрел, конечно, в глубь себя. Охренеть!

Я знаю: для женщины после рождения ребенка муж отступает на второй план; нужно быть готовым к тому, что узы, связывающие мать и дитя, перевесят все остальное, и муж в какой-то момент почувствует, что его задвигают в угол.

Да, такое бывает.

Так вот: в случае с Брайони и нашей малышкой такое исподволь произошло — материнская фиксация, пусть мягкая, но достаточная, чтобы я задергался. А вдруг за этим стояло нечто большее? Я заметил, что мои вещи, оставленные где попало, газеты, книги она всегда убирала туда, куда считала нужным. Такая тяга к порядку настораживала. Со временем несовпадения наших привычек могли только множиться. Меня стали преследовать мысли о будущем: как с годами разница в возрасте будет становиться все заметней. Решил я купить абонемент в тренажерный зал, чтобы подкачаться.

Трудно поверить.

Да-да, я вступил в мир, где царят «бицуха», «трицы» и «бугры». Нормальные слова в этой тусовке не употреблялись. Мне было ненавистно и само место, и сборище этих молодчиков, которые, нацепив пояса бодибилдеров, тягали штанги с металлическими «блинами» размером не менее крышки люка, сопели, орали, надували мышцы, а потом разгуливали по залу, чтобы выставить себя напоказ. Уже через пару минут меня начинало тошнить… после энного числа «проходок», не попыток, а именно «проходок» на том или ином тренажере; почему энное число было сакраментальным, я так и не понял. Но Брайони одобряла мою затею, считала, что мне полезно размяться — оторваться от письменного стола и сходить в «качалку». Разве ты не знаешь, приговаривала она, это мозги продувает — самое легкомысленное выражение, какое я только от нее слышал. Можно поду мать, я не рассказывал ей о проблеме интерфейса мозга и тела.

Не кажется ли тебе, Эндрю, что иногда тебя заносит?

В девятнадцатом веке люди занимались физическим трудом. Ковали железо, рубили дрова, подносили кирпичи, пахали землю, строили дамбы, рыли канавы, укладывали рельсы, забивали скот. Людям не требовалось изыскивать физические нагрузки. Вам известно, что такое Нью-Йоркский марафон[21]?

Конечно.

Если бы у вас возникло желание заняться серьезными исследованиями в области нейропсихологии… понимаете, они бы с необходимостью привели в область коллективного разума. Такого, как у муравьев, как у пчел.

С какой стати?

Мозг семьи муравьев — это сама семья. Мозг пчелиного роя — это сам рой. А мы пробавляемся распространенными заблуждениями и безумствами толпы[22]. Парень, который об этом написал, знал больше, чем сам понимал.

Ты имеешь в виду тюльпаноманию[23]?

Почему косяк рыб в единый миг дружно меняет направление движения? Почему птицы в статье, никем не понукаемые, движутся изменчивыми курсами более слаженно, чем танцовщицы кордебалета? А войны? Как они становятся неизбежными, а единожды вспыхнув, разгораются все сильнее? А причудливые туземные культы — неважно, какого бога они славят. А воскресные прогулки в парке? Ну почему гулять по парку надо именно в воскресенье?

Все члены семьи могут собраться вместе, это день отдыха и так далее. Коль скоро у нас есть города, мы по естественным и очевидным причинам разбиваем в них парки.

Нет, док, просто парк становится настоящим парком лишь по воскресеньям: для того чтобы счесть его парком, в нем должно быть многолюдно; парк только тогда парк, когда он организует человеческую колонию, и ее временный характер не должен заслонять от нас периодичность ее появления.

Эндрю…

Коллективный мозг — мощная штука. Но мы не можем тягаться с муравьями, с пчелами. Их мозг — это феромонное облако, где содержатся инструкции для всего: для секса, войны, поисков пищи. Через миллионы, а может, миллиарды лет, когда наша планета давным-давно сгорит дотла, а род человеческий вымрет, здесь воцарятся муравьи, ну, или дрозофилы, или те и другие. И у всех у них прорежется интерес к археологии: они станут ползать по руинам наших городов, собирать наши кости, выставлять наши останки в музеях естествознания, будут залетать в распахнутые окна наших квартир — пустых коробок, подниматься по шахтам наших лифтов, исследовать наши длинные подземные туннели в попытках установить, кем мы были и чем занимались в каменно-стальных штабелях своих пещер, и на улицах, и на взлетно-посадочных полосах для изъеденных ржавчиной протезов, что позволяли нам перемещаться в пространстве.

По-твоему, они нас переживут?

Коллективный мозг колонии муравьев находится вне тела любого отдельно взятого муравья. Эта газообразная химическая идентичность колонии управляет поведением каждого муравья. Поэтому, глядя на них, вы можете решить, будто они знают, что делают. И зачем. А возможно, общий мозг колонии придает каждой муравьиной особи, как мужской, так и женской, интеллект, которого в противном случае не было бы в помине. Вот что меня интересует. Их шансы на выживание растут в геометрической прогрессии.