Лиза, хоть и была замужем и любила своего Гурьева, всегда, встречаясь с Туровым, любовалась им, представляла его живущим другой жизнью и окруженным красивыми девушками.

Сейчас он находился в компании рыжеволосой Любы и ее чудесной мамы, Лоры Брит. Он и понятия не имел о той драме, которую пережили в свое время мать и дочь и которая, возможно, явилась первопричиной того, что случилось с молодой поэтессой.

Но все равно, представляя себе прошлое и настоящее Любы, Лиза понимала, что ее гибель вряд ли связана с ее друзьями и алкоголем. Скорее всего, она, оторванная от жизни, доверчивая не в меру, попала в какую-то нехорошую историю – по наивности, по глупости – и не сумела найти в себе сил выкарабкаться. Права Глафира: вероятно, Люба стала свидетелем какого-то преступления. Может, подслушала что-то, увидела. Или просто оказалась не в то время и не в том месте. Хотя, с другой стороны, будь все так, какой смысл был ее пытать – чтобы она рассказала о чем-то, о чем она и так знала? Если судить со слов ее матери, Люба боялась боли...

* * *

Лора очнулась. Лиза вывела ее на улицу. Они присели на скамейку под липами. Майский ветерок осушил слезы пожилой травести, теплые лучи солнца, дробясь и дрожа, покрыли золотыми пятнами асфальтовые дорожки, соединявшие подходы к основным корпусам университетского городка, где располагался морг. Мимо них, смеясь и цокая каблучками, пробегали тонконогие студентки, спешили куда-то, прижимая к груди пухлые толстые учебники, молодые люди – будущие медики, физики, биологи. Крепко пахло нежной тополиной и липовой листвой.

– Скажите мне, пожалуйста, что с ней сделали? Где ее нашли? Чего от нее хотели?

Лиза, тщательно подбирая каждое слово, рассказала матери о том, что произошло с ее дочерью.

– Теперь вы понимаете, почему я к вам пришла?

– Вы говорите, что ее пытали? Ну, нет... это не про мою дочь! Ее явно с кем-то спутали. Она же такой человек... Она не могла знать ничего такого, чего не рассказала бы под угрозами! Она была слишком открытым и мягким человеком! Да и друзья ее по большей части безобидные. И бедные. Не знаю, куда моя девочка вляпалась...

– Мне нужны фамилии ее друзей, знакомых, кто мог бы рассказать о ее последних днях. Чем она жила, с кем встречалась, куда ездила.

– Господи... Нет, этого не может быть... Вы не представляете себе, как счастлива она была еще совсем недавно! Я просто забыла вам рассказать. Она же недавно, несколько дней тому назад, вернулась из Парижа! Да-да, она выиграла путевку, туристическую, ее книга стихов победила на конкурсе, который устроил один из ее друзей, тоже поэт, ставший бизнесменом... Очень хороший человек, его фамилия Северцев. Владимир Александрович.

Лиза достала блокнот и быстро все записала.

– Лора, если вы в состоянии встать, давайте сядем в машину, я довезу вас до дома. И там вы подробнейшим образом расскажете мне все, что вам известно об этом Северцеве и обо всех остальных знакомых Любы. А заодно дадите мне ключи от ее квартиры. Возможно, там мы найдем ответы на наши вопросы... Лора, вы же хотите, чтобы мы нашли убийцу вашей дочери?

Лора, вместо того чтобы ответить, обернулась к двери морга и внезапно, в эту именно секунду в полной мере осознав всю глубину своего горя, разразилась бурными рыданиями.

К вечеру он окончательно осознал, что надо бежать. Все бросить – и бежать куда глаза глядят. Дом, тот самый дом, в подвале которого он убил эту рыжую дамочку, глазел на него не одним десятком окон, и за этими окнами могли в тот момент, когда он выволакивал ее из машины, находиться люди, свидетели. Они могут опознать машину и его самого. И пусть машина угнанная, но все равно, он изрядно наследил в салоне. И пусть его «пальчиков» пока еще нет в базе данных полиции, все равно, лучше подстраховаться и исчезнуть.

К тому же не в лесу ведь все происходило, их могли увидеть и обычные прохожие. И если Николая они могли бы и не заметить, поскольку внешность у него неброская, то суку эту, пугало это огородное с оранжевыми волосами и выбитым зубом, не заметить было просто нереально.

* * *

Он поднялся с дивана, на котором провалялся целый день, приходя в себя, и вновь заглянул в холодильник. Словно в его отсутствие в нем могло что-то появиться, «завестись». Голод толкал его в спину, заставил одеться и выйти на улицу.

Надо же такому случиться, что еще недавно он мог бы купить дом в Европе, а может, и гостиницу, кафе, ресторан... Сейчас же он должен считать несчастные рубли, чтобы ему хватило не только на еду, но и на билет до какого-нибудь Тамбова или Воронежа!

Он надел бейсболку, надвинув козырек почти на брови, спустился на улицу и через пару минут вошел в магазин. Так хотелось есть, что на какой-то момент он отказался от желания сэкономить, а потому положил в корзину все то, что любил и без чего не мог жить: колбасу, сосиски, замороженные котлеты. Плюс кетчуп, майонез, пиво, водку. Ну и хлеб, конечно.

Вернувшись домой, он зажег плиту и поставил сковородку, плеснул туда масла и, когда она раскалилась, выложил сосиски. От аппетитного запаха сводило желудок, он судорожными движениями нарезал черный хлеб, открыл бутылку с кетчупом, баночку с майонезом. Разложил всю эту вкусноту на подносе и устроился перед телевизором. Все, как раньше, если не считать того, что теперь на диване с подносом на коленях сидел самый что ни на есть настоящий убийца, преступник, которого ищут по всему городу с фонарями.

* * *

Он вновь и вновь вспоминал то утро, когда они с Виталием поняли, что их развели как последних идиотов. Ограбили. И кто?! Две шлюхи!

Николай и раньше называл эту его маникюршу шлюхой, хотя не знал о ней ничего. И пару раз они из-за этого даже катались по полу с Виталием, вцепившись мертвой хваткой друг в друга, пьяные, хрипевшие, ненавидевшие друг друга. «Она не шлюха! Ты ее совсем не знаешь, – хрипел Виталя ему в ухо, и Николаю казалось, что он сейчас оторвет зубами его ухо или опалит его своим горячим драконовским дыханием. – Она нормальная, работает. Чистая! У нее цветы на подоконнике в кухне, а ты – дурак!»

Но все это было так несерьезно... И Николаю на самом-то деле не было никакого дела до этой Вики. Нет, она была, конечно, красивой, нравилась мужикам, возможно, поэтому он и называл ее про себя шлюхой, а иногда, чтобы позлить друга, произносил это хлесткое слово вслух. Но больше всего он боялся другого – что влюбленный в нее Виталий не выдержит, проболтается ей обо всем, что они задумали. Прижавшись к женскому мягкому теплому телу, он захочет (он это знал по себе) рассказать ей обо всем, показать себя сильным и умным, способным на многое ради нее, ради их будущего. Может, если бы Маринка была свободна и не любила своего мужа и если бы у него с ней все сложилось – он ведь дни и ночи планировал операцию с перевозчиком, – может, и он ей тогда во всем признался бы, все рассказал, наобещал бы шубы-машины-путешествия...

Маринка... Он познакомился с ней случайно. Полгода тому назад. Подвозил ее на своей машине. Сначала были только звонки, ни к чему не обязывающие разговоры...