18-XI-31 27, Luitpoldstr, Berlin W. 30

Дорогой и глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

получив письмо ваше, я немедленно позвонил нескольким лицам, у которых мог надеяться достать какие-нибудь сведения о Максе Истмане[134], но никто о нем ничего не знает. Сегодня здесь праздник[135], все закрыто, так что только завтра будет возможно обратиться к двум книжным фирмам, имеющим дела с Англией. Если завтра узнаю адрес, напишу вам опять экспрессом. Боюсь, все же, что у немцев может и не быть адреса русско-английского переводчика (мне его имя как будто знакомо – но ломаю себе голову и не могу вспомнить откуда). Обращались ли вы к Ариадне Влад Тырковой?[136] Она живет в Лондоне и прикосновенна к англо-русским литературным делам. Я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы Истмана разыскать, я был бы очень счастлив вам услужить. Главное: если б знать, какие книги он переводил и в каком издательстве они вышли. Простите, отвратительное почтамтское перо, трещит и плюется.

Крепко жму вашу руку,

искренне вам преданный

Дорогой и глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

я обратился к двум книжным фирмам, они попытались разузнать что-нибудь, но тщетно. Спрашивал я всех, кто мог бы помочь, но тоже тщетно. Мне кажется, что единственный путь – это написать к какому-нибудь английскому издательству, выпускающему переводы с русского, например: Humphrey Milford, Oxford University Press (издавало Толстого)[138], – может быть, оно найдет Eastman’a? Здешний книжный магазин Asher[139] мне сказал, что если можно было бы выяснить, какие книги вышли в переводе Eastman’a, то была бы надежда его разыскать. Меня очень волнует мысль, что из-за такого пустяка может расстроиться такое важное дело.

Жму вашу руку,

душевно вам преданный

Дорогой Иван Алексеевич,

кое-что выяснил: в Editions de la Nouvelle Revue Française вышли (кажется в 1929 г.) три книжки Max Eastman’a о русской революции (перевод с английского)[141]. Вероятно, N. R. F. знает его адрес.

Крепко жму вашу руку

У Алданова дома: сперва рассуждали о том, получит ли Бунин Нобелевскую премию, а потом, и до самого конца вечера, завелся жаркий спор о современности и молодежи, причем Зайцев говорил христианские пошлости, Ходасевич пошлости литературные, а мой милейший и святой Фондик очень трогательные вещи общественного характера, Вишняк изредка вставлял словцо, проникнутое здоровым материализмом, Алданов же и его родственник молчали[143].