строках сквозили явное сожаление в связи с позицией центра и вместе с тем надежда на ее изменение.

Полпред определенно позволял себе, пусть завуалированно, осуждать политическую тактику Москвы. Дальше – больше. 20 сентября он снова предупреждал начальство о последствиях такой тактики. «Широкие массы трудящихся непоколебимо верят в помощь СССР тоже при всех условиях. Заминка с нашей стороны может вызвать глубокое разочарование в низах и будет нашим поражением и победой фашизма раньше, чем произойдет прямое столкновение с ним. Срочите[20] ответ»{132}.

Эта шифровка ушла в четыре часа пять минут утра, а в девять сорок того же дня последовало продолжение. «Острым вопросом является поведение СССР, почему необходимо внести ясность в основной вопрос о нашей линии поведения в случае нападения Гитлера и отказа Франции под давлением Англии оказывать помощь Чехословакии. С нетерпением ожидаю указаний»{133}.

Президент, чехословацкое правительство и военное командование с нетерпением ожидали конкретной информации из Москвы. От этого зависело, как Праге реагировать на нажим немцев, на сторону которых встали англичане и французы. В последнюю декаду сентября Бенеш и министр иностранных дел Камиль Крофта регулярно спрашивали полпреда: есть ли ответ из Москвы? Время шло, Москва тянула, ответ запаздывал, и Александровский на свой страх и риск напоминал центру, что текущая ситуация не терпит промедления, подчеркивал: «Я ожидаю ответа каждый час»{134}. В девять пятьдесят вечера 20 сентября в НКИД пришла его очередная депеша: «Необходим немедленный ответ на вопросы Бенеша. Поползли слухи, пускаемые аграрной партией, что СССР решил уклониться от ответа, ссылаясь на дальность расстояния, сложность вопроса и краткость срока»{135}.

Когда ответ поступил, он вызвал в Праге разочарование. Москва обещала «немедленную и реальную помощь Чехословакии, если Франция остается ей верной и тоже окажет помощь»{136}. В Праге давно уже поняли, что Франция предала Чехословакию. Следовательно, и советская помощь становилась фикцией.

Нельзя забывать, что чехословаки сами были непоследовательны, колебались и надеялись, что вся ответственность за решение о совместном отпоре врагу будет возложена на Советский Союз. Что ж, можно сказать, это была удобная позиция. Но нельзя было слишком многого ожидать от небольшой европейской республики, равнять ее с великой державой, какой стремился выглядеть СССР. Перейди Москва Рубикон, Прага бы тоже вступила в бой с фашизмом.

21 и 22 сентября Александровский докладывал в Москву о настроениях в правительственных кругах Чехословакии. Ссылаясь на высказывания министра социального обеспечения Яромира Нечаса, полпред пришел к выводу: «Ответ СССР был сообщен правительству Бенешем в той форме, что СССР готов помогать вместе с Францией безоговорочно, а в случае отпадения помощи Франции делает оговорку в том смысле, что требуется предварительное решение Совета Лиги Наций с определением агрессора. Не знаю, Бенеш или Нечас делают из этого вывод, что СССР уклоняется. В газетах “Вечер” и “Венков” уже появились заметки, говорящие о том, что СССР предал Чехословакию. Резко протестовал против попыток свалить ответственность за капитуляцию. Не считаете ли правильным осведомить мировое общественное мнение о действительном положении вещей? Друзья в этом очень нуждаются»{137}.

Далее Александровский уточнял: «Из заявлений министра Нечаса, генерала Гусарека, редактора Рипки, Лаурина[21] и целого ряда других устанавливаю, что совету министров наш ответ на вопросы Бенешем был доложен в том смысле, что СССР окажет помощь только совместно с Францией. В случае же отказа Франции помогать, СССР будет исполнять обязанности члена Лиги Наций, что практически обозначает отказ от помощи»{138}.

По словам полпреда, именно «то обстоятельство, что возникает серьезное сомнение в помощи СССР, выходит в форме паники по всей Праге». Александровский докладывал эмоционально, чувствовалось, насколько сильно он переживал создавшуюся ситуацию. «Люди доходят до истерики и с плачем и проклятиями за измену, не исключая политиков, считающихся серьезными фигурами. Ко мне явилась спонтанно созданная делегация социал-демократических рабочих коммунальных предприятий с требованием объяснений, потому что их руководство утверждает, что СССР уклоняется от помощи без Франции и так предает Чехословакию. Речь Литвинова в Женеве, как им стало известно по иностранной корреспонденции, снова подтверждает, что для СССР вопрос помощи стоял только в плоскости совместной с Францией помощи. Настроение в широких кругах общественности требует прямого ответа на вопрос, поможет ли СССР без Франции, и этого не находят в речи Литвинова. Мне прямо говорят, что в этом якобы причина дальнейшей уступчивости правительства»{139}.

Вряд ли центр обманула фигура речи в телеграмме Александровского («Настроение в широких кругах общественности требует…»): было ясно, что это и требование полпреда, нуждавшегося в прояснении позиции его страны. Он не сомневался, что иначе Чехословакия проявит еще бо́льшую уступчивость нажиму со стороны Германии и «ассистировавших» ей Великобритании и Франции.

В последние дни сентября события развивались в ускоренном темпе. Из телеграммы полпреда от 25 сентября: «Бенеш повторил, что нападения следует ожидать еще до 1 октября, и просил узнать у правительства СССР, какие подготовительные меры оно принимает. Бенеш ждет также ответа на свои предыдущие практические вопросы. Дело идет очевидно о воздушном десанте и подобном. Мобилизация прошла блестяще. В стране полный порядок и отличное настроение масс»{140}.

Из телеграммы от 26 сентября: «Бенеш снова интересовался, получил ли я ответ из Москвы»{141}.

Из телеграммы от 27 сентября: «Бенеш сказал, что сегодня в 17 часов получил письмо Чемберлена, в котором тот сообщал об ультиматуме Гитлера. Если Бенеш до 14 часов 28-го его не примет, то будет отдан приказ к переходу чехословацкой границы…»

Из той же телеграммы: «…Бенеш еще раз просит в самой торжественной форме оказать воздушную помощь. По его достоверным сведениям, на чехословацких границах сосредоточено не менее 800 германских самолетов. Гитлер будет пытаться в первый же день стереть Прагу с лица земли. Только советская авиация может оказать серьезное сопротивление. Бенеш повторяет убедительную просьбу»{142}.

Из телеграммы от 30 сентября (последний день чехословацкого кризиса – в Мюнхене уже подписано позорное соглашение, но Бенеш все еще надеется на помощь Советов):

Бенеш просит поставить перед правительством СССР следующий вопрос. Великие державы, даже не спрашивая Чехословакию, позорнейшим образом принесли ее в жертву Германии ради своих собственных интересов. Окончательное решение формальностей предоставляется Чехословакии. Это обозначает, что она поставлена перед выбором либо начать войну с Германией, имея против себя Англию и Францию, по меньшей мере в смысле отношений их правительств, которые также обрабатывают общественное мнение, изображая Чехословакию как причину войны, либо капитулировать перед агрессором. Еще неизвестно, какую позицию займут парламент и политические партии. Оставляя этот вопрос открытым, Бенеш хочет знать отношение СССР к этим обеим возможностям, то есть к дальнейшей борьбе или капитуляции. Он должен знать это как можно скорее и просит ответ часам к 6–7 вечера по пражскому времени, то есть часам к 8–9 по московскому{143}.

Эта телеграмма пришла в НКИД в пять часов вечера по московскому времени, то есть за три-четыре часа до истечения