И тут одноглазый разбойник перебросил топор в левую руку, а правой вытащил из-за голенища тяжелый ржавый нож и бросил его в Матвея. Матвей успел отскочить еще на шаг, и нож вонзился не в грудь, не в живот, куда метил убийца, а в ногу. Жуткая боль пронзила Матвея, кровь побежала по ноге…

– Ну вот и все! – довольным голосом проговорил разбойник. – Теперь тебе хана…

И тут Матвей попятился, запрокинул голову и вдруг завыл, завыл настоящим волчьим воем.

Тоскливый, жалобный вой поднялся над лесной поляной, над чахлым северным лесом, над унылой бескрайней равниной. Кровь застыла в жилах у всех, кто услышал этот вой.

Это был не просто вой – это был зов, мольба, призыв о помощи.

– Ты что такое творишь, нехристь? – проговорил разбойник, и в голосе его послышался суеверный страх.

Теперь он шел медленно, боязливо оглядываясь по сторонам, но не остановился, не повернул, и единственный глаз сверкал злобой и решимостью.

Матвей отступал, оглядывая опушку леса.

Он ждал.

И вот из кустов почти бесшумно вылетела серая стремительная тень.

Лесной призрак услышал призыв Матвея, древнюю, как мир, мольбу о помощи и пришел на выручку.

В два прыжка огромный волк пересек поляну, в третий – налетел на одноглазого грабителя. Тот повернулся, попятился, поднял топор, ударил огромного зверя, но было уже поздно, страшные челюсти сомкнулись на его горле.

Разбойник хрипел, размахивал руками, пытаясь сбросить волка, но был обречен. Волк тоже был тяжело ранен, но продолжал сжимать челюсти.

Но и у Матвея дела были плохи. Кровь уходила из его тела, и вместе с ней уходила надежда.

Ему не пройти десять верст… да что там – и две версты не пройти с такой раной…

Голова кружилась, перед глазами плыли красные пятна.

Он подобрал крепкий прямой сук и побрел, опираясь на него, оставляя позади красные метки крови.

Скоро его нагонят остальные разбойники, найдут по кровавым следам…

Он раздвинул кусты, ступил на узкую тропу, побрел по ней, с трудом находя силы для каждого шага.

Тропа стала еще уже, и скоро Матвей понял, что ошибся, что это не та тропа, которая вела к знакомой деревне.

Лес по сторонам этой тропы с каждым шагом становился все реже, на смену елям и березам пришли чахлые болотные осинки, а потом и они исчезли. Теперь тропа шла через болото.

Матвей понял, что сбился с дороги, понял, куда ведет его эта тропа, и новый страх проснулся в его душе. Он хотел повернуть, но было поздно.

Разбойники наверняка уже нашли труп своего товарища, и на ту поляну ему ходу нет. Да и сил не хватит еще раз пройти по этой тропе. Теперь у него один путь – вперед, вперед, не поворачивая и не оглядываясь. Что бы ни ждало его там.

Матвей собрал оставшиеся силы и побрел вперед, проверяя дорогу своим посохом.

Тропа почти пропала среди болота, только Матвей, с его опытом лесного охотника, мог еще различить ее среди бледной болотной травы и усыпанных ягодами кочек.

На одной из этих кочек он увидел свернувшуюся кольцом серо-зеленую гадюку.

Змея подняла голову, посмотрела на него и уползла.

Матвей посмотрел ей вслед – и тут он увидел корявое, приземистое дерево, чудом выжившее на болоте, больное и искривленное, как старый одинокий горбун.

Кора дерева была морщиниста, как кожа дряхлого, отжившего свой век старика, но в самом дереве чувствовалось непоколебимое упорство, древняя сила, которая позволяла этому изломанному морщинистому стволу выжить в самых тяжелых условиях, питаясь гнилыми соками болота.

Ветви дерева тоже были кривыми, изломанными, как скрюченные ревматизмом пальцы, и на этих ветвях трепетали блеклые, желтоватые листья.

А еще Матвей увидел на кривых ветвях дерева разноцветные тряпочки, яркие ленточки и шнурки.

Он понял, что перед ним – Священное Древо его народа, Священное Древо вельсов. Когда-то давно, в незапамятные времена, знахари вельсов, хранители древней веры, нашли это дерево и по каким-то одним им ведомым признакам узнали, что в нем таится лесной дух. С тех пор каждый вельс, проходя мимо Древа на охоте или по каким-то иным делам, останавливался возле Священного Древа, чтобы обратиться к нему с короткой молитвой и оставить свое подношение – цветную тряпицу, яркую ленточку.

Матвей тоже не мог пройти мимо Священного Древа, не воздав ему должное. Он сошел с тропинки, ощупав почву перед собой посохом, опустился на колени перед корявым стволом и произнес несколько слов на древнем, полузабытом языке.

Потом он повторил их по-русски:

– Святое Древо, да будет с тобой великая сила наших древних праотцов! Да свершатся их предсказания! Прими меня под свою защиту, даруй мне свое покровительство!

Произнеся привычные, давно знакомые слова молитвы, он добавил от себя:

– Святое Древо, сделай так, чтобы мои преследователи потеряли мой след и сгинули в лесу. Не за себя прошу – прошу за ту святую тайну, которую доверили мне мудрые старцы.

Договорив, он поднялся с колен и привязал на ветку Древа красную шелковую ленту, которую именно ради подобного случая носил в своем кармане.

И тут же кривые ветви Древа задрожали, словно охваченные ознобом руки, блеклые листья затрепетали.

Священное Древо приняло его жертву и взяло Матвея под свою защиту.

Он поклонился Древу и вернулся на тропинку.

Ноги плохо слушались его, от потери крови голова кружилась, в ушах звенело, но он шел, шел и шел…

Еще шаг… еще несколько шагов…

Нет больше сил!

И тут впереди показалась маленькая мрачная хибарка. Не дом, не изба – жалкая лачуга. Впрочем, что еще могло стоять посреди этого болота?

Матвей шел к этой лачуге, брел из последних сил, хотя знал, что впереди его не ждет ничего хорошего.

Еще несколько шагов… и еще несколько…

И тут его силы кончились, и он упал – прямо перед порогом покосившейся лачуги.