— Ах вот как… — протянула Наина. — Ну коли сердце. Что же, сердцу любящему я препятствий чинить не смею. Благословляю.

Она небрежно взмахнула рукой. Засим аудиенция была закончена, и Елисей отправился собираться.

Однако, правду сказать, правительница Наина немало изумилась бы, увидев, что сделал королевич первым делом, запершись в отведенной ему горнице.

Прежде всего извлек Елисей из-за пазухи… точно такое же ручное зеркальце, какое занимало свое место на столе в светелке самой Наины. И рама была такая же, и чуть потертое стекло — будто бы сделаны эти зеркала были парой.

Вот только королевич не был колдуном. Оживать самостоятельно в его руках зеркальце не могло, и исполняло лишь ту роль, что вложена была создателем. Или создательницей.

Сжав ручку и подышав на стекло, Елисей тщательно протер его рукавом и шепотом позвал:

— Тетушка! Тетушка!

Не сразу, лишь спустя несколько минут в зеркале все же заклубился туман, из которого в конце концов проступили черты древней старухи, закутанной в серую мантию с капюшоном.

— Чего тебе снова, неслух? — ворчливо, но беззлобно отозвалась она.

— Тетушка! — обрадовался вслух Елисей, но тотчас снова понизил голос до таинственного шепота. — Тетушка, а куда ехать-то?

Старуха закатила глаза.

— Ну раз она в Город-у-Моря ехала…

— Было еще три адреса, — скромно возразил Елисей.

Пару секунд старуха просто молча смотрела на него, пожевывая губами, а потом ласково продолжила:

— А ты слушай бабушку. Бабушка плохого не посоветует…

На самом деле ни теткой, ни бабушкой старуха ему, конечно, не приходилось, хоть и в самом деле состояла в родстве — но столь дальнем, что назвать его степень теперь было и невозможно.

— Потому что у бабушки есть есть магия? — простодушно возрадовался Елисей. Вот бы тетушка ему дала что-нибудь волшебное, чтобы сразу раз — и найти свою суженую!

— Нет, — мрачно отрезала старуха. — Потому что у бабушки есть мозги! Слушай, говорю. И не перебивай. Ехала она в Однажды. По пути пропала. Стало быть, и тебе той же дорогой отправляться надо. А в пути будешь расспрашивать. Выспрашивай местные слухи, где что странного случалось. Царевна — не иголка, без следа не сгинет. На Однажды-то дорогу найдешь?

— Конечно! — заверил Елисей так уверенно, что старуха, пристально посмотрев на него, безнадежно вздохнула.

— Ладно. Вечерами будешь меня вызывать. Авось не заплутаешь…

— Тетушка, а я новую оду сочинил, — чуть краснея, сообщил вдруг Елисей. — Про королевича в поисках своей нареченной.

Колдунья нервно сглотнула и дернула глазом, однако голос сохранила ровный:

— С-сказывай! — и прикрыла глаза.

Царевна рыдала, обливаясь слезами столь горькими, что ни одно сердце, коли оно не вовсе каменное, не смогло бы вынести того плача, не разорвавшись от сострадания. Увы — у единственного свидетеля неизбывного царевнина горя сердце было именно что каменным, и свидетель этот только хитро посматривал на Алю, продолжая невозмутимо и размеренно работать ножом.

Со двора доносился мерный стук топора — Светик рубил дрова для вечерней бани. Колдун, как обычно, заперся в своей пристройке — то ли ворожил, то ли еще какое злодейство чинил. Кто его, лиходея, разберет.

И лишь один бессердечный Савелий наблюдал за бесславным поединком прекрасной девы и полной миски лука.

Мясо он царевне не доверил, и пластал его крупными кусками сам. Сегодня прилетала с весточкой почтовая птица — к вечеру отряд вернется из похода с победой, так что жаркое готовили на всех.

За минувшие три дня Алевтине строго-настрого было заказано — для ее же блага! — множество самых разных вещей. Например, к курятнику подходить. К козе, опять же. И к печи, из которой буквально сами собой кидались на царевну горящие угольки, а то и котлы с кипящим варевом. И посуду мыть (мисок в избе все же оказалось маловато для такого случая). И стирать (хотя порвала она от злости на прямо-таки заколдованные неоттирающиеся пятна всего-то одну рубаху, да и то собственную. Зато уж воду мыльную разлила по всему полу, и сама же на ней и оскользнулась). И даже пол подметать. Последнее — исключительно на всякий случай и совершенно несправедливо. Кто же знал, что этот веник был не для пола и даже не для бани, а для волшбы лечебно-чудодейственной, а Ратмир (уверявший, что и вовсе это был не веник даже) его на просушку вешал!

Алька искренне старалась и ее ужасно расстраивало, что ничего не выходит. А пуще того — что дальше пробовать ей не дают. Ведь не могло же у нее все сразу получиться!

— Ты пойми, царевна, — вздыхал Савелий. — Мы ведь за твою безопасность отвечаем. А тебе, выходит, небезопасно…

— Что? — обижалась Алька. — Веники брать? Что они, на месте меня испепелят да под коврик заметут?

— Веники — вряд ли, — влез Светик, — а Ратмир — может! Если ты его травки еще разок угробишь…

Колдун, поджав губы, каждый вечер залечивал царевне свежие синяки, ожоги и ссадины — над мелкими царапинками просто проводил рукой, и они исчезали без следа, для иных делал примочки, к синякам же давал прикладывать мазь. Примочки и мази немилосердно щипались, а то и пекли, но Алька стискивала зубы и терпела.

А еще как-то вечером, укладываясь спать, она слышала, как Савелий с Ратмиром шепотом обсуждали, что могло бы сравниться с разрушительной силой одной царевны — десяток Горынычей али ураган? И не следует ли сокрушительность ураганов измерять в царевнах? Богатыри при этом тихонько смеялись. Надо же, колдун, оказывается, и шутить, и смеяться умеет! Уж лучше бы не умел. Алька в своем углу, слушая, только молча глотала бессильные злые слезы.

Готовить самостоятельно она, конечно, и не пробовала. Точнее, ей не позволяли. Ратмир чуть высокомерно объявил, что “он, конечно, специализировался некогда на ядах и противоядиях, однако в данном случае его искусство может оказаться бессильно”. Алька на это только фыркнула. Ее собственному мнению о колдуне, между прочим, тоже ниже падать было некуда! Еще и отравитель он, оказывается, вон как!

А вот помогать в готовке под своим присмотром Савелий ей все же разрешил. Например, лук вот порезать.

— А оно и полезно поплакать иногда, — со знанием дела говорил он. — Особливо девице-то.

Девица невоспитанно шмыгнула носом — потому что платка под рукой не было, а вытирать нос рукавом было бы еще хуже.

— А ты молодец, царевна, — неожиданно похвалил ее богатырь.

Алька изумленно вскинула голову. Похвалы она не ожидала. Собственно, за все время, что жила на лесной заставе, она еще не видела ни одного вполне одобрительного взгляда. Конечно, никто ее не посмел бы отчитывать ни за битые миски, ни за разлитую кашу. Зато она вдруг обнаружила, что взгляды порой случаются выразительнее всяких слов. Ратмир так вовсе, кажется, мог бы одним взглядом убить ее без всякой магии, причем по меньшей мере пятнадцатью разными способами — например, разрезав на кусочки и испепелив. Это тебе не дома, где пришла с прогулки в саду в порванном грязном платье, а няньки хором восхищенно ахают, какой у царевны “живой непоседливый нрав”.