Нет, я не собираюсь в ближайшее время продавать ни одну из них, – ответила Дани. – Просто не думала, что вам будет интересно увидеть ее. Она не представляет никакой ценности.

Он глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул. Господи, неужели эти дилетанты не понимают, что от них уходят как раз ценные картины только потому, что они не удосужились произвести внимательного осмотра, проконсультироваться со специалистами, которые наверняка распознали бы шедевр?

– Пожалуйста, могу я увидеть ее? Позвольте мне быть судьей, – чуть ли не взмолился он.

Дани пожала плечами. Пусть сам посмотрит, что картина не представляет никакой ценности. Она достала ее и протянула Сирилу:

– Смотрите сами, месье.

– О, прошу вас, зовите меня просто Сирил, – пробормотал он, бережно беря маленькое полотно в рамке и подходя поближе к окну, чтобы рассмотреть его в дневном свете.

Неожиданно дрожь возбуждения пронзила его. Руки затряслись.

Неужели та самая пропавшая картина «Александровский дворец»?

В безумном напряжении продолжал он рассматривать картину, на которой был изображен знаменитый Александровский дворец, находившийся в России, к югу от Санкт-Петербурга.

Он боялся надеяться на чудо.

Сирил Арпел знал, что даже если существует минимальная вероятность того, что это именно та картина, розыском которой занимаются самые близкие царю люди, в таком случае он сделал открытие и благодаря этой находке станет самым великим знатоком искусства во всем мире.

Немногие, лихорадочно размышлял он, знали о секрете картины, поскольку связанный с ней скандал тщательно скрывался. И уж никоим образом не могли слухи об этом дойти до Дани или Китти Колтрейн, так что они вряд ли понимали, какое сокровище попало к ним в руки. И все же, невольно заволновался он, Дани изъяла картину из коллекции.

Пытаясь совладать с собой, он чуть хрипло спросил:

– Вам знакомо это место? Она покачала головой:

– Нет. Похоже на какой-то дворец.

Он заглянул ей в глаза. В них не было ни малейшего намека на то, что она что-то скрывала. Она, вероятно, ничего не знала, кроме того, что эта картина совсем не такого качества, как остальные, и может только приуменьшить их красоту.

– Это в России. Около двадцати двух километров от Санкт-Петербурга. Я хорошо знаю это место, потому что жил и учился в этой стране.

– Расскажите мне о нем, – попросила Дани, заинтересовавшись.

– В 1792 году Екатерина Великая выписала итальянца по имени Кваренги для того, чтобы он построил дворец для ее внука, который позднее стал Александром I. Он был известен как дворец Александра, который позже назвали Александровским дворцом.

Он умолк, насмешливо взглянул на картину и критически сказал:

– Ей далеко до совершенства. Вообще-то это просто оскорбление элегантности Александровского дворца.

Дани кивнула, затем пробормотала:

– А мне она нравится. В ней есть что-то неуловимо красивое, уникальность, которую я не могу описать, и…

– Я хочу купить ее! – перебил он, глаза его были широко открыты и возбужденно горели.

Дани мгновенно протянула руку, чтобы забрать картину, и решительно покачала головой:

– Нет. Она не продается. Ни одна из этих картин не продается. Я намереваюсь использовать их в целях паблисити, для выставки, чтобы каждый мог насладиться ими, и только затем продам их, но только не эту.

Сирил почувствовал, как его охватывает паника, и, запинаясь, пробормотал:

– Но… но, моя дорогая. Вы же и сами прекрасно понимаете, что эта картина самого низкого качества. Она только бросит тень на остальные.

– В таком случае я не буду выставлять се вместе со всей коллекцией, – спокойно сказала она.

Пальцы Сирила судорожно сжались вокруг рамы, и он прижал ее к груди.

– Картина много значит для меня, – солгал он. – Воспоминания, знаете ли. Я хорошо заплачу вам.

Дани смущенно вздохнула:

– Она не продается.

Сирилу было необходимо получить эту картину. Он один из немногих знал о ее секрете, случайно подслушав разговор между знаменитым русским ювелиром Петером Карлом Фаберже и одним из его сыновей на открытии их магазина в Одессе в прошлом году.

Выбравшись из изумленной толпы посетителей, Сирил зашел за портьеры из золотистого бархата, отделявшие магазин от рабочих помещений. Он хотел посмотреть не то, что предлагалось обычной публике, а те произведения, которые будут выставлены на частную продажу, предложены членам королевской семьи.

Он отыскал маленькую комнатку, в которой заметил восхитительную китайскую подвенечную чашу работы Фаберже, вырезанную из цельного куска жадеита и оправленную серебром. По краям чаши великий мастер пустил узорчатую гравировку из линий и точек, а ручки сделал в виде головы ягуара, в раскрытой пасти которого сверкало по крупному аметисту.

Она была великолепна, и Сирил знал одну графиню в Лионе, которая была готова выложить за нее целое состояние.

Он решил отыскать Карла Фаберже и сделать ему предложение в отношении этого экземпляра, однако неожиданно услышал голоса, вернулся на то место, где стоял, притаился… и услышал разговор, который открыл ему секрет Александровского дворца и картины, которую теперь он держал в дрожащих руках!

Дани уже начинала терять терпение. Этот человек как-то странно себя вел.

– Если вы отдадите мне картину, я уберу ее и распоряжусь насчет напитков, – сказала она почти холодно.

Сирил с тяжелым сердцем передал ей картину, увы, выбора у него не было. Дани была решительно настроена против ее продажи, и поэтому, если бы он продолжал убеждать ее и уговаривать, это только вызвало бы у нее лишние подозрения: почему ему так страстно захотелось обладать этой картиной?

Глубоко вздохнув, с пылающим от возбуждения лицом, он поклялся себе, что в конце концов раздобудет ее… не остановится ни перед чем, чтобы заполучить ее.

Сирил с трудом заставил себя улыбнуться, но губы от волнения пересохли и улыбка получилась вымученная.

– Ну что ж, если вы измените свое решение, прошу, позвольте мне быть первым на покупку. Воспоминания, знаете ли, – повторил он, притворно равнодушно пожав плечами.

Когда они вернулись в гостиную и сидели, наслаждаясь шампанским, Сирил уделил все внимание другому вопросу, безмерно волновавшему его в этот момент, – его безрассудному влечению к этому обворожительному созданию.

– Ваша приемная мать сказала мне, что в ознаменование открытия вашего магазина и галереи будет устроен пышный прием. Я счел бы за огромную честь, если бы вы позволили мне сопровождать вас.

Дани чуть не застонала от одной только мысли о предстоящем событии. О, какое жаркое обсуждение состоялось у нее с отцом и Китти на эту тему! Она вполне соглашалась на простой прием, но бал? С оркестром и всеми подобающими атрибутами? Она обвинила их обоих в том, что они хотят выставить ее напоказ, словно дебютантку.