Один ловкий удар нападавшего – и Маликов потерял сознание, утонув в глубоком снегу.

Вардин, ошалев на мгновение, вновь овладел собой и, издав воинственный рык, спрыгнул с саней. Удар кулака обрушился ему прямо в лицо, а потом еще один с дьявольской силой на макушку. Он опустился на колени, упал лицом вперед, не представляя уже опасности.

Освободитель Дани подошел к ней и вытащил кляп из ее рта. Она тихо вскрикнула, увидев, что он был такой же неряшливый и зловещий, как Вардин и Маликов.

Еще один революционер. Но почему он за нее?

– Не бойтесь, – сказал человек на чистом французском. – Я ваш друг. Другие члены моей партии сейчас находятся во дворце, оказывая помощь Драгомиру. Он не сильно ранен, – успокоил он Дани. – Я убедился в этом, прежде чем избрал кратчайший путь, чтобы спрятаться и поджидать вас.

Он развернул сани и начал толкать их обратно; продвигаться по свежему гладкому следу было довольно легко.

– Кто вы? Как узнали о том, что происходит? – Дани снедало любопытство, она не видела мужчину, потому что сидела лицом к дороге, а он толкал сани сзади.

Гордость зазвенела в его голосе, когда он хрипло объявил:

– Не только у «Народной воли» есть свои люди в высших кругах. Мы знали, что Драгомир вернулся в Россию, и были уверены, что рано или поздно он предпримет свои шаги, и тогда террористы бросятся за ним. Они следили за ним, а мы следили за ними.

Он подтвердил, что Вардин десять лет назад поклялся, что не прекратит поиски яйца Фаберже, не будет знать отдыха, пока оно не попадет в руки «Народной воли», как якобы хотел Зигмунд Коротич. Но Зигмунд вовсе не хотел, чтобы террористы получили яйцо – ведь он предпочел отправиться в могилу, но ничего не сказал никому из них.

– Я должен был встретиться с Аннин Михайловской в Париже, чтобы она отдала мне картину. Но к сожалению, на несколько месяцев меня засадили в тюрьму, и, когда освободили и я отправился в Париж, она умерла, и не осталось никаких следов картины… пока вы не нашли ее в Монако, как мне довелось услышать.

Дани обернулась и впилась в него взглядом, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица: ласковые карие глаза, чистая кожа, аккуратно подстриженные усы, белые ровные зубы. Он был красив, несмотря на грязную одежду и неуклюжие манеры.

– Вы один из них, революционер, – задумчиво произнесла она. – Вы хотите получить яйцо, так почему же помогаете мне? Собираетесь держать меня и Драгомира, пока Сирил Арпел не вернет его вам в качестве выкупа? Он никогда не сделает этого. Он…

Что-то упало ей на колени. Это был мешочек, который Драгомир обнаружил в балясине перил, с драгоценным яйцом Фаберже!

– Успокойтесь. Я увидел истеричного маленького человека, который выскользнул из дворца, и последовал за ним. Я всего лишь сердито заворчал на него, – засмеялся незнакомец, – а он швырнул мне мешочек, упал на колени, умоляя отпустить его, и убежал в парк, рыдая как ребенок.

Впереди Дани увидела очертания Александровского дворца. Осторожно сжав мешочек, она еще раз взглянула на своего спасителя.

– Почему? – спросила она в изумлении. – Почему вы сделали это?

Он вдруг перестал толкать сани и подошел, чтобы помочь ей сойти на землю.

– Я не повезу вас дальше. Мои люди, вероятно, уже помогли Драгомиру, и он ожидает вас… и яйцо. Мы будем поблизости, чтобы обеспечить вам безопасное возвращение в Санкт-Петербург, хотя я сомневаюсь, что это будет необходимо.

Дани упрямо покачала головой:

– Нет. Я никуда не уйду, пока вы не скажете, кто вы и почему это делаете. – Она протянула руку и ласково провела по его щеке кончиками пальцев. – Вы спасли мне жизнь. Я должна знать, кого благодарить.

Он на мгновение задумался и кивнул:

– Ладно. Сделайте так, чтобы царь и вся Россия узнали, что яйцо возвращено благодаря Зигмунду, возвращено, чтобы доказать невиновность отца Драгомира и его матери, которую я любил как сестру… и уважал как товарища. Она никогда не хотела, чтобы ее сын страдал из-за того, что она сделала.

Они не были злодеями, – уточнил он, и голос его дрогнул. – Запомните: Зигмунд Коротич был в первую очередь членом «Земли и воли», революционером. Но не убийцей, не таким маньяком, как Вардин. В конце жизни он поменял свои взгляды. Я знаю это наверняка. – Глаза его заблестели и увлажнились.

Неожиданно он отступил от нее и резко сказал:

– А теперь идите. Драгомир ждет. Все кончено. Они могут покоиться в мире.

Незнакомец повернулся и пошел прочь. Дани побежала за ним:

– Прошу вас! Я должна знать ваше имя!

Он вздохнул, ссутулился, но не повернулся к ней.

– Меня зовут Сергей… Сергей Коротич. Зигмунд был моим братом.

Она смотрела, как он уходил – белая тень в ночи, – и, когда он исчез, она зажмурилась, сдерживая слезы, но они все текли и текли и замерзали на ее щеках…

Драгомир ждал ее во дворце, и когда увидел ее, побежал, поднял и радостно закружил.

– Я не смел верить! – воскликнул он, прижимая ее к себе. – Я ждал, как они сказали, и, Господи, это правда! Ты здесь!

Она высвободилась из его объятий и протянула мешочек. Он изумленно ахнул и засыпал ее вопросами, она прижала кончики пальцев к его губам.

– Нет. Не сейчас. Завтра у нас будет много времени для разговоров. А теперь я хочу говорить только о том, как сильно люблю тебя…

– О Господи, – застонал он. – Я тоже люблю тебя, Дани.

Так начиналась их новая жизнь вместе… жизнь, в которой не было места сожалению о прошлых поступках или ошибках, а в которой ждала их любовь и роскошь.