– Не думаю, что мама хранила такую большую сумму дома.

– А бабушка?

Ипатьев пожал плечами.

– С головой у нее было все нормально. Она ходила с палочкой, но память у нее была прекрасная. И если бы она прятала деньги, то ни один вор не нашел бы.

– Да и мне так же кажется, – ответил Гончаров, – что ограбление – это для отвода глаз. Наркоманы грабанули квартиру, убили твоих бабушку и маму, взяли компьютер, награды, скинули все в ломбард под реализацию. А потом получили с кого-то деньги за убийство. То есть имеется заказчик, которого мы в ближайшее время вряд ли найдем. И это он обрезал все концы, и надо теперь думать, как и что про него могли знать Олжас и Бирка, которых убили первыми. Ну да, найдем мы его не скоро, а у него на руках пистолет. А если он уже избавился от пистолета? Ты наверняка уже и сам думал, кто тебе может мстить. И не просто мстить, а наказывать тебя таким жестоким образом. И вот этот подлец теперь избавился от всех возможных свидетелей. Найти бы его, а как? Мне кажется, это тот, кто рядом с тобой, кого ты знаешь хорошо.

– Вряд ли кого-то я мог так достать. Дорогу никому не переходил. Первую жену ни у кого не отбивал. Да мне всего-то девятнадцать лет было. Мы в кафе познакомились, тут же выяснилось, что я из универа и она тоже. От моего журфака до ее филологического десять минут неспешным шагом. Потом ее родители улетели на Мальдивы, вот Света и пригласила меня в гости через пару недель знакомства. Там у нас и началось. Так закрутилось, что мы даже проспали тот момент, когда в середине дня вернулись ее папа с мамой. Все у нас было хорошо. Родители ее подарили нам четырехкомнатную квартиру. Папа потом спонсировал мою программу. Но я сам все разрушил. А бывшая жена вышла замуж за молодого финансового директора папиной компании. То есть он был замом, но после свадьбы Николай Петрович сделал его вице-президентом по финансам. Ее новый муж – пухляк чернобровый – моложе ее и меня на год. Но он такой, что для него карьера – самое главное. Так что я не знаю, кому я мог что-то плохое сделать. Никого не сдавал, деньги не крал, долги возвращал всегда, чужих жен из семей не уводил…

– А по работе?

– Я, что ли, кого-то в тюрьму или на зону отправлял? Одноклассник Володя Высоковский рассказал, что, когда он только начинал, впаял одному шесть лет за разбойное нападение. Тот видел, что судья – пацан еще, и крикнул что-то вроде: «Жди меня, и я вернусь. И голову тебе отрежу». Высоковский попросил занести эти слова в протокол, и уже другой судья, рассмотрев дело, влепил дураку еще пять лет по сто девятнадцатой статье часть вторая[7]. А мне ведь даже не угрожал никто.

– Поэтому я и считаю, что это кто-то из хорошо тебе знакомых людей, – произнес Гончаров и открыл бутылку водки, – вспоминай, кому из своих знакомых ты сделал больно, кто из них умеет стрелять из пистолета и настолько хладнокровен, что может убить четверых, не оставив никаких следов.

Глава девятая

Ипатьеву не надо было долго копаться в памяти, чтобы понять, что враги у него есть. Точнее, враг. И тот был рядом. Вернее, работал рядом.

Боря Ласкин, которого все называли Ласкером. Толя Медведев, учившийся с ним на одном курсе в академии кино и телевидения, говорил, что Борю называли так всегда. Ласкин был талантливым оператором. Даже очень талантливым, а потому после окончания академии его взяли на работу в кинокомпанию, где вскоре он стал участвовать в постановке телевизионных сериалов – разумеется, в качестве главного оператора. Фильмы получались так себе, но операторская работа была превосходна – это отмечали все. Особенно сам Борис. А потому он очень скоро стал давать советы режиссерам. И ладно бы советовал, как установить свет или где нужен крупный план, но он пытался вносить изменения в сценарий. Ему неинтересно было снимать сцену, где герой с героиней просто сидят в кафе и пьют кофе. Он просил, чтобы они садились за столик у большого стеклянного окна, за которым своя жизнь: например, герои говорят о своих чувствах и вздыхают, а за стеклом небритый дядька пьет пиво из горлышка бутылки, а потом ставит пустую бутылку под окно, вздыхает глубоко и трогает лоб ладонью, после чего замечает за стеклом сидящих за столиком молодых и красивых героев и говорит им что-то ужасное, как будто предсказывает будущее… Что говорит, непонятно, но Ласкин еще требовал, чтобы на озвучании фраза была произнесена. Но режиссер не стал этого делать, хотя фраза, по мнению Бориса, была гениальная. Человек в потертом пуховике и в грязной вязаной шапочке «Адидас» смотрел на молодых красивых героев и, осушив бутылку, говорил им через стекло: «Ну, чего уставились, уроды? Завидно?»

Некоторое время – весьма непродолжительное – руководство студии просило Борю угомониться, но он обозвал всех бездарями, завистниками и сам написал заявление. Больше его никуда не принимали, потому что все знали о его склочном характере. И тогда Анатолий Медведев предложил своему бывшему сокурснику поработать на телевидении в новой программе. Ласкер гордо отказался, но потом на него насела жена и он согласился, потребовав от Ипатьева клятвы, что никто и никогда не будет вмешиваться в его личный творческий процесс. Павел дал такую клятву. И не пожалел. А ведь операторская работа – это уже полдела, если не больше. Например, в последнем выпуске программы девушка, очень похожая на несчастную Настеньку из фильма «Морозко», стоит возле места преступления, за ее спиной два трупа, а она говорит, глядя в камеру огромными невинными глазами: «Это все, что вы хотели знать о смерти?» И ведь как проникновенно говорит! У многих мужчин, прильнувших к экранам телевизоров, в этот момент прихватило сердце и мурашки побежали по спине. Возможно, Боря и в самом деле немножко гений. А может быть, у Леночки Прошкиной уж очень проникающие в душу глаза.

Но все равно Ласкер был профессионалом. Поэтому Анатолий и пригласил его еще раз на работу в уже возрожденную программу. Ласкин отказался сразу и наотрез, но потом перезвонил и потребовал, чтобы предложение ему сделал лично Ипатьев. Павел звонить не стал, а приехал к нему домой и пообещал, что у Бори будет полная творческая свобода и он может снимать все, кроме