– Ну… Значит, вы, возможно, простыли. Но это не означает, что вам нужна операция. Поймите, у нас хирургическое отделение.

– А если будет болеть живот?

– Вы не хотите идти домой? У вас неприятности? – откровенно спросил я.

Хотя Лис меня учил, что врачу нельзя прибегать к подобным приемам. И особенно откровенничать. Но почему я должен во всем верить Лису? Гиппократ так не думал. И мой папа тоже. И Чехов.

– Я живу одна. – Она вздохнула и приподнялась на подушке? – А какие у одинокого человека могут быть неприятности? Их нет. Вернее, только одна неприятность и есть – одиночество. Вы не согласны? Или вас это не касается?

Ну вот, теперь она и меня вызывала на откровенность. Лис бы этого не просто не одобрил. Он был бы возмущен. И моя карьера оказалась бы под большим вопросом.

– Меня многое в жизни коснулось, наверное, как и всех, – неопределенно ответил я.

Так, на всякий случай. Чтобы она не потеряла ко мне доверия. И чтобы на доверие тоже не рассчитывала.

Она приподняла подушку еще выше. Одеяло сползло до пояса, и я заметил, что у нее совершенно белая пижама. Не знаю почему, но этот факт меня насторожил. Хотя не думаю, что многие девушки носят белые пижамы. А, может, многие. Но это так непрактично и даже грустно. Если бы еще в цветочки какие-нибудь. Или мишки. Было бы гораздо веселее. Нет – чисто белый цвет.

Мне стало не по себе. Вот, я опять вру. Мне стало больно. Может, и потому, что она лежала в больничной палате, хотя не должна была там лежать. А белый цвет пижамы… Он всегда напоминал больницу. И я постарался ее утешить.

– Ядвига, – тихо позвал я ее.

Надеясь, вдруг не услышит? И совесть чиста, и ответа не нужно. Она, как назло, услышала. У нее был хороший слух. Наверное, потому что большие уши.

– Доктор, не люблю, когда меня так называют. Какое-то польское имя. Точнее, вообще немецкое. Вы разве не знали? Хотя я не против поляков. И немцев. Разве что старые счеты… Но меня все зовут Яга – сокращенно от «Ядвиги». Ведь имена всегда сокращают.

Я вздрогнул. Нахмурился. Захотел закурить, но не закурил, потому что в палате не положено.

– Яга, Яга… Яга?

Я не то чтобы удивился. Пожалуй, я был ошарашен. От этого и не удивился.

– Ага, Яга. А вам что – не нравится?

Мне не нравилось многое. Мне не нравилось, что в кабинете Лиса совсем недавно промышляла ведьма. Или Яга. Что на стене висела картина Васнецова «Баба-яга». И что ее пижама была белая… Ах да, еще хуже. Мою бывшую жену звали Ада! Какая связь? Я ее не видел, но чувствовал. Ада… Я ее ненавидел. Но Яга?.. Я просто не мог в нее влюбиться, потому что любил когда-то Аду. Как просто. Но всему этому доказательств не было, а я был плохим и адвокатом, и прокурором. Я выбрал третье. Риторический вопрос следователя.

– Яга… Ну да, это логичнее. Это проще. Но как-то некорректно, согласитесь. Во все времена, – неуклюже пробормотал я.

– Неуклюжая речь. – Она встряхнула пышными длинными волосами.

И только теперь я заметил, что они не просто светло-русые, а с золотистым отливом. Хотя раньше этого не замечал. И еще не взошло, нет, не верно – не вошло, вернее – не ворвалось в палату ее солнце.

– Неуклюжая речь дилетанта. Который ни черта не мыслит в бабках-ёжках, – повторила она.

– А должен? – Я пожал плечами. – Как-то никогда о них не задумывался.

– В таком случае попробую все объяснить. Мой папа был…

Она начала рассказ. Про папу. И не только…

Вот так, запросто, в мою жизнь вошел ее отец.

Да, он был… Он и впрямь уже был. В прошлом. Я еще не мог его отчетливо разглядеть. В своих фантазиях. Слышал только голос. Низкий, хрипловатый. Голос, который выглядел старше его лет.

– Своего ребенка я назову Яга!

– Ты с ума сошел? – А это ее мама.

У нее непременно должен быть мягкий, тоненький, почти писклявый голосок.

– Нет, просто я всю свою жизнь посвятил этому образу. Его правде. Но правда так и не всплыла. Почему я не могу посвятить своей дочери труд всей моей жизни?!

– Я ничего и не поняла… Но Яга – это уж слишком.

– Тогда… Ядвига! Хочешь – Ядвига? Это, правда, древнегерманское имя. Теперь – чаще польское. Поляки – славяне, как и мы. Во всяком случае, в миру это имя будет понятнее, чем Яга. Хоть и чужеродное… Ох, как же мы все склонны к предрассудкам.

– Не к предрассудкам, а к рассудку. Точнее, к разуму… Ядвига? Х-м. Оригинально, – немного успокоилась мама.

– Имя как имя – а папа разволновался. – Имя – как и Яга. Это почти одно и то же. Вернее, станет одним и тем же… Оно означает: «воительница»… Но при чем тут что чего означает? Мы – ученые. И это не имеет значения.

– Не имеет, но ученый лишь ты… Я не знаю… Я хотела… Но если ты так… Ведь я знаю… Но ты ученый…. Ядвига. Хорошо, приятно. Ядя, что ли… Почти ягода. А для того, кто ее полюбит – можно и «ягодка»…

Я вздрогнул. И очнулся…

– Доктор!

Яга опять слегка потянулась. Яга была в белом. Яга была рыжей. Но я не понимал, вернее, ничего не хотел понимать.

– Доктор, мой отец всю жизнь изучал образ Бабы-яги. И всю жизнь хотел оправдать этот персонаж. Он не был адвокатом, он был фольклористом. Но считал, что жизнь так несправедлива. Начиная с Бабы-яги…

– Странное начинание… Более чем! Но это странным покажется лишь человеку необразованному или не заинтересованному в образовании, поверьте!

– Я верю. Но слишком много слов. Я не верю в множество слов.

– А верите моему отцу? Ведь он был не я и не вы… И даже не из нашего времени.

– Не хочу, но, наверное, верю…

– Вы же знаете, что все можно оболгать?

– Да.

– Вы верите, что все можно опорочить?

– Наверное… Только непорочные люди не верят в это. Их, пожалуй, теперь уже нет…

– Что можно зло назвать добром? И наоборот?

– Я живу вместе с вами в одном времени. Поэтому верю. Но в добро в последнюю очередь…

– Все можно опошлить, принизить, утоптать?

– Еще бы! Мы и сами на это способны…

– Что все можно переиначить?

– До сегодняшнего времени, пожалуй, нет. Но учитывая Бабу-ягу…

– Вижу, вы во многое верите. Раз работаете здесь. Вам… Что подают, в то и верите? Как