Раздался громкий хлопок – ветер ударил входной дверью о стену. Потом еще один – и дверь закрылась, словно ее в бешенстве толкнула невидимая рука.

Чемодану придется полежать в машине до понедельника, когда она попросит Мимсу помочь ей. Алекс прошла на кухню, чтобы включить обогреватель, но с удивлением обнаружила, что он включен и оставался включенным целый день, судя по таймеру. Она вдруг заметила, что видит пар от собственного дыхания. Снова выдохнула, озадаченная, потом потерла холодные руки.

Наверху происходило какое-то движение – скрипнула пружина или половица. Алекс замерла, прислушалась. Холод проникал ей под кожу, заставлял дрожать; она поджала пальцы на ногах, напрягая слух. Потом раздался еще один удар, зажурчала вода в трубах, бойлер произвел два громких хлопка и выключился. Она выдохнула – вот ведь идиотка. При включенном отоплении дом всегда производит странные звуки.

Налив воды в чайник, Алекс прошла в гостиную, бросила еще один тревожный взгляд на розу и включила телевизор. Аудитория в студии разразилась аплодисментами, а камера прошлась по сияющим лицам. Знаменитости шоу-бизнеса второго эшелона участвовали в викторине, из кожи вон лезли, чтобы казаться веселыми. Камера переключилась на холеного телеведущего, держащего микрофон перед лицом брюнетки, которая ворочала языком за щекой. Несколько секунд Алекс в досаде смотрела на экран. Передачу выдумал один из ее клиентов. Критики назвали ее банальной безвкусицей, деградацией, и по заслугам. Однако передача шла вот уже четыре года.

Расслабиться Алекс не могла – было слишком холодно. Она вскочила на ноги, подошла к розам, понюхала новую, легонько погладила ее пальцем.

Она подумала о чемодане Фабиана на переднем сиденье «мерседеса». И зачем ей понадобилось тащить его одежду? На мгновение ее обуяла тревога: а если чемодан украдут? Потом она пожала плечами: ну, украдут, так, может, оно и к лучшему.

Если бы Дэвид был здесь, то принес бы чемодан. Алекс пожалела, что никак не может проглотить свою гордость и попросить его приехать. Она снова, дрожа, потерла руки, и ей стало грустно, захотелось побыть с Фабианом. Обнять его, прижать к себе. Захотелось, чтобы он вошел в дверь и сам распаковал свой чемодан.

Она поднялась в его комнату. Здесь, казалось, было еще холоднее, чем во всем доме. Неужели Мимса выключила радиатор? Алекс положила на него руку и тут же отдернула: о него можно было обжечься. Она посмотрела на медный телескоп, на постеры на стене, потом на картину, почти что ожидая реакции, хоть какого-то шевеления. Но ничего такого не случилось – на нее взирал холодный, надменный взгляд. Она опустилась под картиной на колени, зарылась лицом в ладони. «Я люблю тебя, дорогой. Я надеюсь, там, где ты сейчас, с тобой все хорошо. Я тоскую без тебя. Хотелось бы мне знать, тоскуешь ли ты без меня. Береги себя, дорогой, где бы ты ни был. Господи, пожалуйста, храни Фабиана». Некоторое время она оставалась на коленях, потом медленно поднялась с чувством умиротворения.

Она вышла из комнаты, тихонько закрыла за собой дверь, остановилась в коридоре, зажмурилась. «Спокойной ночи, дорогой», – сказала она. А когда открыла глаза, они были полны слез. Тогда она села на верхнюю ступеньку и зарыдала.

Потом вспомнила избитое лицо Отто и подумала: каким образом его выбросило из машины? Что могло случиться в момент столкновения? Как реагировал Фабиан? Какие мысли промелькнули в его голове? Что представлял собой водитель другой машины? Как он мог совершить такое? Эти вопросы возникали, словно выписанные яркими зелеными буквами на черной пустоте. Что чувствует Отто, будучи единственным выжившим? Почему так странно себя ведет? От него ее дрожь пробирает. Что он знает? Какой-то секрет про Фабиана? Может быть, все это сфабриковано, какая-то отвратительная шутка? Может быть, они с Фабианом, смеясь и пританцовывая, сейчас появятся в доме, пройдут мимо нее в его комнату и запрут дверь… и что будут делать? Наблюдать за звездами? Заниматься любовью?

Внизу послышался громкий смех, потом аплодисменты и голос, неразборчиво говорящий что-то. Алекс ощущала покой, грусть, и еще ее охватило непреодолимое стремление к доброте. Она подумала о Дэвиде – он сидит сейчас один в своем фермерском доме с собакой и овцами, усталый, одинокий, подавленный. Она пошла в свою комнату и набрала его номер.

– Дэвид? – сказала она, когда он снял трубку.

– Как ты?

Голос его казался довольным. Алекс с грустью отмечала: когда бы она ни позвонила, он отвечал ей довольным голосом, а ей иногда хотелось, чтобы тот звучал рассерженно, чтобы мужа что-то тревожило, отвлекало – что угодно, лишь бы она не чувствовала вины за свои поступки.

– Просто хотела сказать тебе «привет».

– Чем занималась?

– Ездила сегодня в Кембридж – наводила порядок в комнате Фабиана.

– Спасибо, что взяла это на себя. Наверно, тебе было нелегко.

– Ничего. Вот только у меня одна проблема.

– Какая?

– Не могу вытащить его чемодан из машины.

В ответ раздался смех:

– Хочешь, чтобы я приехал и помог?

– Не говори глупостей.

– Я не против… могу приехать сейчас, если только… – Он продолжил более тихим, взыскующим голосом: – У тебя свидание?

– Нет, у меня нет свидания.

– Тогда я приеду сейчас. Приглашаю тебя на обед.

– К чему тебе тащиться в такую даль?

– Буду у тебя через час-полтора. Это лучше, чем разговаривать с овцами.

Алекс повесила трубку, злясь на себя, на собственную слабость. Зачем подавать Дэвиду надежду, допускать дальнейшее нагноение раны? Парок изо рта испугал ее. Несколько секунд она разглядывала облачко, даже подумала, что это дым сигареты. Но она не курила. Она смотрела на облачко, густое, тяжелое – настолько тяжелое, что Алекс чуть ли не видела кристаллики льда, когда оно проплывало перед ее глазами. Внезапно ей снова стало холодно. Почти невыносимо. Казалось, что-то пробралось в комнату – что-то неприятное, зловещее. Что-то очень сердитое.

Она встала, вышла в коридор, потом в кухню, но это чувство не оставляло ее. Руки тряслись от холода так сильно, что она уронила на пол пакетик чая. Потом снова услышала стук наверху – на сей раз другой, не похожий на звук бойлера. Широкими, уверенными шагами она прошла из кухни по коридору, через входную дверь на улицу, в оранжевое сияние фонарей.

Дождь прекратился, но ветер оставался сильным. Правда, он потеплел и теперь обволакивал ее, как пуховое одеяло. И она медленно пошла по улице, кутаясь в него.

* * *

Сначала долетели гудок и урчание двигателя, а потом неожиданно – запах свиного хлева, такой странный и чуждый в центре Челси. Оглянувшись, Алекс увидела заляпанный грязью «лендровер». Дэвид высунул голову в открытое окно:

– Алекс!

– Как ты быстро! – Она удивилась. – Я думала, приедешь только в девятом часу.