А они тем временем тоже потеряли покой.

Что-то витало в воздухе. Что-то подсказывало каждому: пора сваливать. Даже монахам, пожалуй, не терпелось избавиться от нас. Любопытно.

На воинской службе выживает тот, кто прислушивается к подобным чувствам, даже когда они не имеют никаких видимых причин. Если чувствуешь, что пора двигаться, то двигайся. А если не прислушался, остался на месте и прищемили тебя, плакать будет поздно.

Чтобы добраться до джунглей Одноглазого, нам пришлось пройти сколько-то миль лесом, а потом — пересечь кольцо весьма странных холмов. Холмы были округлые, очень пологие, и ни единого дерева на них, несмотря на не слишком большую их высоту, не росло. Холмы покрывала странная короткая буроватая травка, очень легко подхватывающая огонь и потому исполосованная черными шрамами. Издали холмы казались стаей громадных рыжешерстых горбатых зверей, устроившихся поспать.

Я нервничал. Этот облик спящих зверей не давал мне покоя. Я почти ожидал: вот сейчас эти холмы проснутся и стряхнут нас. Я даже спросил Одноглазого:

— С этими холмами ничего такого необычного нет? Может, ты просто случайно забыл предупредить?

Он насмешливо взглянул на меня:

— Нет. Хотя всякие невежды верят, что это — могильные курганы тех времен, когда по Земле бродили великаны. Однако это — просто так себе холмы. Внутри — только земля да камень.

— Тогда почему они внушают мне такое странное чувство?

Он оглянулся — и тут же вид его сделался озадаченным.

— Холмы ни при чем, Костоправ. Это — что-то там, за ними. Я тоже чую. Словно мы только что увернулись от пущенной стрелы.

Я не спрашивал, что именно там было. Знай он это — объяснил бы без вопросов. К концу дня я понял, что и всем нашим, подобно мне, беспокойно.

Впрочем, от тревог сейчас не больше проку, чем обычно.

* * *

На следующее утро мы встретили двух иссохшихся, сморщенных карликов — соплеменников Одноглазого. Обоим с виду было по доброй сотне лет. Один беспрестанно перхал и одышливо сопел, словно вот-вот помрет.

— Наверняка незаконные внуки нашего крокодилища! — загоготал Гоблин.

Да, сходство наблюдалось. То есть мы и ожидали этого сходства, привыкнув, что наш Одноглазый — явление уникальное.

— Ах ты, торба похабная! — вызверился на Гоблина Одноглазый. — Тебе еще с этими черепашками по базарам ходить!

Что за дьявольщина? Какой-то туманный хозяйственный разговор? Однако Гоблин, похоже, тоже ничего не понял.

Одноглазый, улыбнувшись, продолжал тараторить со своими сородичами.

— Я так полагаю, это — проводники, за которыми посылали монахи, — сказала Госпожа.

Монахи оказали нам эту услугу, узнав о наших намерениях. Да, проводники нам понадобятся. Миновав джунгли Одноглазого, мы будем нуждаться в переводчике и для него.

Вдруг Гоблин издал возмущенный клекот.

— Что такое? — спросил я.

— Да он им врет бессовестно! И что здесь необычного?

— Откуда тебе знать? Ты ведь не понимаешь их языка.

— И не нуждаюсь. Я знаю Одноглазого — еще с тех пор, как твой папаша был мал и зелен. Глянь! Классический его подходец — корчит из себя могучего волшебника из далеких земель. Секунд через двадцать он…

На лице Гоблина заиграла глумливая улыбочка. Он что-то пробормотал про себя.

Одноглазый воздел руку к небесам. В полусогнутых пальцах его появился светящийся шар.

Раздался громкий «чпок», словно из бутылки вышибли пробку.

Рука Одноглазого наполнилась болотной жижей, тут же просочившейся сквозь пальцы и потекшей к локтю. Опустив руку, он в недоумении воззрился на нее.

Затем завизжал и резко обернулся к Гоблину.

Тот, невинный, словно дитя, усиленно изображал беседу с Мургеном. Но не имея мочи притворяться, вороватые глаза Мургена выдали Гоблина с головой.

Одноглазый по-жабьи раздулся, готовый взорваться. Но — случилось чудо: он сдержался. По губам его скользнула скверная улыбочка, и он вернулся к разговору с проводниками.

Сколько знаю его, то был второй случай, когда он сохранил самообладание и не поддался на подначку. Хотя Гоблин в этот раз был зачинщиком, что тоже бывало редко.

— Интересно, — сказал я Масло. Тот утвердительно хрюкнул. Его все это нисколько не волновало.

Тогда я спросил Одноглазого:

— Ну? Уже объяснил, что ты — некромант Глас Северного Ветра, явившийся успокоить боль их сердец, приведенный сюда тревогами за их благосостояние?

Он действительно пробовал однажды купить на такой трюк племя дикарей, у которых случайно оказалось потрясающее количество изумрудов. И на горьком опыте убедился, что дикие — не значит тупые. Они совсем было собрались сжечь его, привязав к столбу, но Гоблин решил выкупить его. Вопреки самому себе, о чем он, с завидным постоянством, сожалел после.

— Да нет же, Костоправ, на сей раз — совсем не то. Разве стал бы я со своими такие шутки шутить?

Стыда в Одноглазом не было ни на грош. Ну зачем лгать тем, кто знает его насквозь? Он и со своими же проделает что угодно, да еще как! И вообще с кем бы то ни было, если ему это сойдет с рук. И совесть его мучить не станет.

— Да уж вижу. Только учти: нас слишком мало, и мы слишком далеко от безопасных мест, чтобы позволять тебе развлекаться обычным образом.

Голос мой звучал угрожающе — достаточно, чтобы заставить Одноглазого поперхнуться. И, когда он вернулся к болтовне с нашими возможными проводниками, тон его разительно переменился.

И все же я решил освоить хоть немного этот язык. Просто для пригляда за Одноглазым. А то его зачастую ошибочная самоуверенность имеет свойство проявляться в самое неподходящее время.

Присмиревший на время Одноглазый выторговал условия, удовлетворившие всех. Мы получили проводников для похода сквозь джунгли и посредников-переводчиков для общения с жителями лежащих за джунглями земель.

Гоблин, положившись на свое идиотское чувство юмора, прозвал их Лысым и Сопатым — по причинам самоочевидным. К смущению моему, клички прижились. Эти старики, безусловно, заслуживают лучшего. Хотя…

* * *

Весь остаток того дня мы держали путь меж травянистых горбатых холмов. Темнота застала нас на выходе из самого высокого ущелья. Отсюда виден был закат, пятнающий кровавыми отблесками воды широкой реки, а за рекой — темную, густую зелень джунглей. Позади лежали рыжие горбы на фоне подернутого синей дымкой неба.

Настроение у меня было задумчивое, плоское какое-то, можно сказать, паршивое. Похоже было, мы можем дойти до водораздела не только в географическом смысле…