Только к вечеру папа нашел мальчика. Тихого красивого мальчика с красивым иностранным именем Марлен.

Так и получилось, что осенью сорокового года в родительской семье оказалось целых трое детей – их собственная двухлетняя Марьяша, Сонина дочка Фанечка и сын Давида – Марик. Конечно, восьмиметровая комната в общежитии сразу стала ужасно мала, но тут опять появилась Соня номер один, то есть мамина старшая сестра. У нее была чудесная особенность появляться в случае острой необходимости и потом незаметно исчезать. Соня забрала к себе Фанечку, а для Марика принесла матрас, который прекрасно убирался днем под стол.

– Надо не поддаваться обстоятельствам! – сказала она и записала детей в кружок хорового пения от профсоюза медработников. Половина ее зарплаты как-то незаметно перекочевала в мамин семейный бюджет, но мама не могла возражать, так как почти вся папина зарплата каждый месяц уходила на адрес Рахели. Так они пережили 40-й год и перебрались в 41-й.

Единственный оставшийся на свободе папин брат Семен Блюм, отчаянный майор авиации, служил в то время на Дальнем Востоке, и папа, сколько мог, скрывал от него страшные новости. Но он узнал той же весной, стал рваться в Москву, атаковал начальство, слал рапорт за рапортом. Начальство отмалчивалось, рапорты исчезали бесследно. Видно, в их жуткой карательной машине произошел какой-то сбой, Семена не только не тронули, но даже повысили в звании. Войну он начал уже подполковником, в 42-м погиб под Сталинградом и похоронен с почетом, как и полагается старшему офицерскому чину.

Наверняка это была идея Рахели, – забрать детей из Ленинграда на все лето в деревню, в старый уютный родительский дом.

«Френкель расширил веранду, – писала она, – погода стоит чудесная, картошка уже зацвела. Люба мне очень помогает, новых курей развели, и каждый день едим свежие яйца! Решайте поскорее и приезжайте всей компанией, пока совсем не зачахли от вашего гнилого ленинградского лета».

В мае 41-го папа отвез всю компанию – маму с маленькой Марьяшей, Марика и Фаню – в родное местечко под Могилевом. Жена его лучшего друга Славика, очаровательная блондинка Майя, уже второй год приезжала туда же с двумя сыновьями. Воистину компания, не соскучатся! Сам он набрал кучу дежурств и надеялся на свободе заработать побольше, потому что просвета не предвиделось, – вестей не было ни от Давида, ни от Миши, ни от сестры Сонечки.

Так мирно стучат колеса. Тра-та-та. Тра-та-та. Как аккомпанемент в вальсе. Неужели все это случилось, случилось на самом деле? Она, Соня Блюм, мирный зубной врач, мама хорошей воспитанной девочки, жена уважаемого ученого – и вдруг стала арестанткой?! И теперь ее везут куда-то в ссылку вместе с другими преступниками? И что теперь будет с Фанечкой, с Яковом?

Яков! Об этом надо думать в первую очередь. Как он сказал перед уходом? – Это просто период, неудачный период. И рукой еще помахал. Так весело помахал, будто и не расстаемся. А вдруг правда? Яков мудрый человек, он никогда не ошибается! Он еще что-то говорил, что-то важное? Ах да, – держись братьев. Он же не знал, что братьев тоже арестуют. Ее чудесных талантливых братьев, преданных родине тружеников, арестуют как позорных преступников! Нет, нет, еще остался Арончик.

Арончик – ее опора? Черные глазки, вихор на макушке. Как они растерялись, когда мама с папой привезли младенца! Рахелька даже плакала – вот стыд перед соседями, сама на сносях, Давид ужасно смеялся, а Шмулик ворчал и предлагал выбросить крикуна в речку.

Арончик, игрушечка моя. У мамы совсем не оставалось сил за ним смотреть: «Сорэле, покачай люльку, Сорэле, смени штанишки, Сорка, беги скорей, он сейчас свалится с крыльца!» Чтобы мальчик так любил прыгать! Не успеешь оглянуться, он уже летит – с дивана, со стола, с крыши. Нет, хорошо, что у нее самой родилась девочка. Такая умница, часами играет тихонечко, в пять лет читать научилась. Яков и хотел девочку. Яков. Яков… Преданный домашний человек, такой хороший отец, а она! Предательница. Да, это она, она сама во всем виновата! Замужняя женщина, мать, уважаемый дом и вдруг интрижка на стороне.

Неправда! Это не было интрижкой!

И если заплакать, то о любви…

…Солнце светило жаркое, совсем южное. И высокий молодой человек в белой панаме.

– Какая смешная шляпа! Боже мой, но почему же сразу выбросить! Это так мило – дом отдыха, белая панама. Веер? Ха-ха, это уж слишком. Даже в руках никогда не держала!

Боже, о чем она! Зачем дурманящие мучительные воспоминания, когда Яков… Яков арестован. А она сама?! Она ведь тоже арестована. Безумие. Какое-то дикое коллективное безумие!

Куда они везут нас? Все женщины, одни женщины. А дети? Куда они подевали детей?! Совсем маленьких отрывали от матерей. Совсем маленьких… А Фанечка уже большая. Она и в пять лет казалось взрослой, такая умница. Яков гордился, ни одной четверки в полугодии! Яков, Фанечка… Почему так путается в голове?

Десять лет без права переписки! Что они делают с нами? Через десять лет ей будет сорок два, нет, уже сорок три. Какая разница! А Фанечке двадцать два! Боже мой, почти как ему сейчас!

– Правда, это забавно, белая панама? Я хотел, чтоб вы рассмеялись. … И если заплакать, то о любви…

Губы горячие, обжигают пальцы, ладони, шею. А щека гладкая, мальчишеская. Как у Арончика. Боже мой, он же ровесник Арончика! Какие жаркие губы, словно теплый вихрь… голова кружится… да, вот так раствориться в этом тепле, в этом жаре, не дышать… Как невесомо тело, или это руки его обнимают так крепко… земля плывет, губы в губы, дыхание в дыхание… Да! Да! Раствориться в этой нежности. Мальчик мой! Безумие мое! А как же Яков? Я не знаю. Я ничего не знаю. Только этот миг, еще миг. Я уйду. Я сама уйду. Боже мой, я люблю его!

И если заплакать, то о любви…

Яков догадывался. Яков, ее муж, близкий родной человек, словно Рахель или папа. Какое везенье родиться младшей дочкой в семье. Сорэле, папина любимица. Борода седая, в тугих колечках, так и тянет намотать на пальчик. Папа жмурится и смеется.

– Спой, спой, девочка, птичка моя!

Как легко и радостно петь у папы на коленях, а сам он подтягивает басом, будто другую песню, но маленькая Сорэле чувствует, что получается еще красивее. Папа, папочка! Как все смеялись над твоей козой. Подумать только – пешком с козой, до самого Витебска! Накормил свою птичку. А как звали козу? Зорька, Манька? Нет, не вспомнить.

Папа умер во сне. Смерть праведника. Они оба были праведниками ее родители, настоящими праведниками. И мама ушла легко и счастливо. Приехала проведать Арона с молодой женой да так и упала на пороге. Арончик страшно плакал, горше всех детей. Конечно, еще совсем мальчишка, и сразу – круглый сирота. Почему она сама так мало горевала о папе? Бессердечная эгоистка! Нет, слишком многое тогда навалилось – замужество, Москва, Фанечка.

Это папа придумал пустить постояльца. Немолодой почтенный человек. Виски седые. Господи, она боялась даже разговаривать при нем! Милый Яков, ему тогда едва исполнилось тридцать! Как он вдруг встал на колени. Словно в настоящем романе! Чуть не умерла от радости, дуреха восемнадцатилетняя.