Шрифт:
Интервал:
Закладка:
полстакана растопленного негорячего сливочного масла. (Растопленное масло всегда напоминает мне о куличах, которые пекла бабуля…)
стакан молока
два почти полных стакана цельномолотой пшеничной муки (но можно взять и обычную, конечно, чуть меньше)
полторы чайные ложечки разрыхлителя и немножко ванили. (Так ароматнее и теплее в осенние сумерки…)
Из всего этого миксером замешиваю тесто, похожее на густую сметану. Форму смазываю маслом, выкладываю в нее тесто, поверх – половинки слив и присыпаю их корицей. Ставлю в духовку на полчаса или чуть больше, сижу возле, жадно втягивая носом дразнящие запахи. Или иду поливать цветы. Только бы не забыть про пирог и вытащить его, пропеченный, пыхтящий и до невозможности красивый. И, когда остынет, посыпать пудрой. «Притрусить» – так говорила бабуля.
Я приехала сюда, чтобы все начать сначала. Пирог со сливами – это мое намерение остаться. Он пропитывает запахом ванили и корицы всю квартиру и, знаю точно, волнует кого-нибудь из соседей. Не может не волновать. Итак, решено, я остаюсь…
15 сентября, и я обживаюсь на всех парах. То есть в прямом смысле: сегодня затопила соседей снизу. Такая глупость. Принимала ванну и после этого забыла вернуть на место шланг от стиральной машины. Словом, всю воду она сливала прямо на пол. Ох, такую гамму чувств, что охватила меня, когда нога, переступив порог, погрузилась в озеро, трудно испытать в повседневности!
А потом раздался звонок в дверь. От такого звонка сразу не ждешь ничего хорошего, это отчаянная трель, с надрывом, на взводе. Протекло – сразу поняла я.
К счастью, все обошлось! Соседка снизу, Джамиля, только-только затеяла ремонт. Какая удача, что я не стала так принимать ванну две недели спустя! Пришлось бы платить, а у меня ну совершенно нет на это денег.
Два банных полотенца не впитали сразу всю воду, но очень помогли. Ни одной тряпке такое не под силу. Потом полотенца отправились в стиральную машину, а я – в кухню, колдовать.
Взяла дрожжевого теста, пухнущего под салфеткой, раскатала в лепешки. Свернула каждую с двух сторон (от краев к центру) в два жгутика, краешки залепила. Получилась лодочка. Серединку чуть раскрыла, начинила сыром сулугуни и обычным, тертым, да и сунула в духовку. Когда лодочки подрумянились, вытащила их, смазала тесто желтком, добавила в серединки по столовой ложке сливочного масла и по одному маленькому сырому яйцу. И снова поместила в духовку на 5 минут, чтобы яйцо подернулось дымкой. А потом густо сыпанула зеленью и спустилась заводить дружбу с соседкой.
Она обрадовалась. Мы ели хачапури-«лодочки», томно истекающие желтым маслом, отщипывая кусочки булки с края и обмакивая в еще жидкий горячий желток, и болтали. Я уверяла ее, что точно такие, самые вкусные в мире хачапури, подают в ресторане «Нартаа» на сухумской набережной, вместе с кислым домашним вином, пахнущим овечками, потому что из винограда «Изабелла». Не люблю такое вино, хотя саму изабеллу обожаю. Такие у нее упругие и терпкие ягоды, она напоминает терновник… А Джамиля диктовала мне рецепт узбекской лепешки, катламы, и рассказывала, что ее мама печет их совершенно неподражаемо, рассыпающимися на сотню слоев, нежными и крапчатыми от черных кунжутных семечек.
Позже мы свернули из старой газеты пилотки. Джамиля мастерски белила потолок, а я красила батарею.
22 сентября. Как же все-таки прекрасна осень! Никогда не подумала бы, что заявлю вдруг такое. Но, по правде сказать, я так нечеловечески счастлива оттого, что наконец вырвалась, освободилась от своей прежней жизни, что теперь готова радоваться каждой мелочи. Сегодня видела клен, мелкоузорчатый и весь трепещущий, и по цвету он был – точь-в-точь желтое яблоко с румянцем… ну таким, яблочным румянцем, в общем. А еще набрала горсть боярки и слопала. Да, мимо шли люди и странно на меня смотрели. Да, рядом дорога, и в ягодах полно черт знает какой гадости. Но мне все равно было вкусно. И солнце с запада светило прямо сквозь лимонную листву, косо и ярко. И чирикал воробей.
Вот, кстати, о яблоках. Будут они у нас в карамели. А что, вполне себе осеннее лакомство!»
X
На бульваре над его головой шумели тополя, и в глаза и рот лезли целые клочья пуха. На скамейке не хватало одной перекладины, и доска через неплотную ткань летних брюк больно впивалась в ягодицы.
Гаранин сложил серые листы ксерокопий и осторожно опустил себе на колени. Взгляд его устремился вдаль, но, честно признаться, Арсений толком ничего и не замечал. Ни мальчишек, чиркающих зажигалкой у бордюра, чтобы тополиная вата вспыхнула и огонек побежал вдоль тротуарных плит, будто по бикфордову шнуру. Ни пожилого мужчину, крошащего сайку голубям. Ни даже симпатичную женщину, что прошла совсем близко от него, посмотрев благосклонно и с надеждой.
Он думал о хозяйке этой тетради. О девушке, чьего имени по-прежнему не знал. Оранжевая тетрадь в синюю полоску оказалась чем-то вроде кулинарного дневника: девушка рассказывала историю своего переезда в новый город, перемежая размышления рецептами. И даже вовсе не перемежая, нет, скорее – вплетая одно в другое. Ее повествование напоминало плетенку из сдобного теста. Вот почему в сумке ее нашлись два пакетика корицы в палочках – девушка просто обожает печь. Обожала. Арсений не терял надежды, что какое-нибудь замечание, признак, описание, деталь – хоть что-то натолкнет на возможность опознать его Джейн Доу, выяснить ее имя, место жительства или работы. Ему хотелось бы верить, что и в полиции не сачкуют, что есть хоть кто-нибудь, в чьи обязанности входит слово за словом штудировать оранжевую тетрадь, допытываясь истины. Это в заграничных детективах все просто: анализ ДНК или отпечаток пальцев – раз, и готово. На деле все оказывается куда сложнее. И приземленнее, что ли…
Зажмурившись, позволив лучу закатного солнца скользить по лицу, Арсений снова явственно представил, как подобрал в зарослях парка Пионеров-Героев сумку неизвестной. Что же там было? Кроме обычной женской дребедени, что заставило его горько улыбнуться, а сердце – дрогнуть от грусти? Ключи с голубыми дельфинчиками вместо брелока. Такие игрушки много лет назад попадались в киндер-сюрпризах, и Арсений припомнил, что толстушка Нина Павленкова собирала коллекцию, а остальные над ней смеялись, ведь дело было уже на пятом курсе мединститута. Поздновато для игрушек. Но в их детстве таких еще не было.
Наверное, Джейн Доу в те времена еще даже не ходила в школу… Она ведь намного моложе. Что же связывает ее с пластмассовыми фигурками? Напоминают ли они о каком-то событии, человеке, дне – или это просто забавная безделушка, привешенная к ключам от нечего делать? А мячик из прозрачной резины с зелеными вкраплениями блесток – один из тех прыгучих крохотных мячей, что продаются в автоматах почти в каждом магазине. Чей он? Предназначался ли он какому-то знакомому ребенку? Из медицинского осмотра девушки Арсений понял, что собственных детей у нее нет и никогда не было, но что, если это соседский мальчуган, воспитанник, ученик, племянник или младший брат? И почему непременно мальчик, возможно, это задорная девчушка с заливистым смехом, ободранной коленкой и рогаткой в кармане? В конце концов, быть может, и нет никакого ребенка, она могла просто шагать по улице, заметить в пыли что-то поблескивающее, наклониться, подобрать мячик, с улыбкой сдуть пыль с каучуковых боков, с удовольствием кинуть его о мостовую и ловко поймать в лодочку узких ладоней.
