Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот это да! Я не смогла противостоять соблазну, ну никак! Это ведь каштаны, те самые каштаны, которыми, говорят, пахнет весь Париж, когда в октябре их жарят на открытых жаровнях по бульварам… Я столько раз об этом читала – у Саган, у Голон, у Джоан Харрис, у Эмиля Золя, у Пруста… Кажется, Пруст их недолюбливал, но не суть! Столько раз представляла, как я прогуливаюсь по Монмартру, разгрызая еще теплый, пахнущий дымом каштан… За неимением Парижа решила довольствоваться его знаменитым блюдом и купила 400 граммов.
Надрезая каштанчики крест-накрест (та еще работенка, кожура у них твердая, и я пару раз чуть не отхватила себе палец), а потом и жаря их на сковородке, я все мечтала о дальних странах. Как, наверное, здорово… Обсыпаться сахарной пудрой дрезденского штоллена на рождественском базаре. Следить, как оплывает ванильное мороженое от теплого дыхания венского штруделя. Вылавливать пальцами черные маслины из оливкового масла, ну, скажем, где-нибудь в переулочке Афин. Обляпаться банановым кремом из ядовито-желтого, чисто американского пончика-доната. Полить лимонным соком бретонскую устрицу. Сгрызть корочку настоящей неаполитанской пиццы, остро пахнущей орегано и помидорами…
Я только сейчас поняла, что никогда никому не признавалась в том, как страстно мечтаю посмотреть мир, что с самого детства составляю список мест и городов, которые непременно надо посетить… Не матери же или ее дружкам об этом говорить, ей-богу. Могу себе представить их реакцию… Брр. Они никогда не были дальше Липецка, но дело даже не в этом. Они просто не думают, что за Липецком тоже есть мир. Им это не интересно, и никогда не было интересно. Глеб, конечно, обещал мне поездку за границу, когда только начал ухаживать, но для него Турция или Таиланд – предел мечтаний. Да и в прошлом уже Глеб, ну его! Сколько можно вспоминать. Наверное, я не могу перестать думать о нем, потому что причинила ему боль. Значит, это моя совесть мучит меня.
Пока я так думала, каштаны мои чуток подгорели. Впрочем, я точно не знаю, может, так и надо. Я, как и было велено торговкой, посыпала их солью, стряхнула на тарелку и тут же, не имея терпения ждать, пока остынут, принялась за трапезу. У меня болели кончики пальцев (скорлупка от огня мягче не стала), губы щипало от соли… я сидела и улыбалась в одиночестве. Честно говоря, на вкус они – что-то среднее между сладковатой мерзлой картошкой, орехом молочной спелости и вареным нутом. Вроде бы понравились. Хотя не скажу точно, что именно: вкус ли жареных каштанов или само ощущение того, что я их наконец-то попробовала. Слишком давней была мечта. Хорошо, когда мечты сбываются!»
II
– Я должен кое в чем признаться. Я не имею на это никакого права, но… я читаю твой… дневник.
Арсений произнес это вполголоса, где-то между двумя и тремя часами ночи, в полумраке реанимационной палаты. Дежурный врач прикорнул в ординаторской, медсестра клевала носом на посту – выдалась тихая ночь без происшествий. Это была одна из тех ночей, когда Гаранин засиживался на работе допоздна и уже не видел смысла отправляться восвояси. Около десяти он задремал, съежившись на диванчике, но в час проснулся – совершенно отдохнувший, правда, с затекшей шеей и ломотой в затылке, и с разочарованием понял, что далеко не только до утра, но даже до рассветных сумерек. Осторожно, стараясь не потревожить отделение и повинуясь порыву, он снова забрел к коматозникам, Баеву и черноволосой (точнее, уже лысой) незнакомке, и плотно притворил за собой дверь, а потом несколько минут слушал таинственные звуки едва теплившейся в них жизни. И вдруг нарушил молчание.
– Я вообще не знаю, зачем это все. Но я ходил на насыпь, туда, где с тобой все это случилось. Там я нашел твою сумку. Не беспокойся, я отдал ее в полицию, чтобы расследование шло своим чередом. Я не хочу чем-то им помешать. Ты можешь быть уверена, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы…
Это все были глупые слова. Он знал, что Джейн Доу его не слышит, что она по-прежнему не знает о его существовании.
– Но я теперь знаю о тебе, – ответил он на собственную же мысль. – Мне хочется узнать о тебе больше. Чтобы тебе не было так одиноко. Это важно для меня. Вообще-то я подобным образом не поступаю, но… что сказать, кажется, я трогаюсь умом. Так или иначе мне больно от мысли, что тебе одиноко. Я даже не могу себе представить, где ты сейчас. Если там вообще что-то есть… кроме пустоты.
Он пошелестел листами ксерокопий, припоминая прочитанный рассказ об осенних каштанах Парижа. И улыбнулся.
– Я так и не понял, откуда ты приехала к нам в город. Зачем? Наверное, из-за твоей склонности к путешествиям.
И он пустился в рассказы, негромко, вполголоса.
В свои девять лет Арсений мечтал путешествовать. В районной библиотеке он отыскал том энциклопедии «География». В ней на сорок седьмой странице, в главе про великие географические открытия, на весь разворот красовалась карта мира, жирной красной линией этот мир опоясывал маршрут Фернана Магеллана, а синей – путь «Золотой лани» Фрэнсиса Дрейка. Арсений представлял себя Фрэнсисом: это имя нравилось ему больше.
– Да и с королевой у этого мореплавателя, кажется, была какая-то романтическая история, в подробности которой авторы энциклопедии предпочли не вдаваться, – усмехнулся Гаранин. – А может, я просто неправильно понял.
Пока родители дежурили в больнице, Арсений тащил от рояля черный стул с крутящимся круглым сиденьем, ставил вокруг него несколько табуреток, одну на другую, и обматывал веревку вокруг ножек. Край веревки тянулся до самой ручки двери, через всю комнату, и поверх нее мальчик набрасывал простыню. Не успевал он моргнуть, как простыню наполнял попутный бриз, веревка становилась такелажем, скрипучим от ветра, вся конструкция – кораблем, летящим поверх упругих, искрящихся на солнечном свету волн, и Арсений-Фрэнсис стоял за черным штурвалом, крутил его что есть сил и отдавал приказания расторопной команде.
– Есть, сэр! Так точно, сэр! – неслось на него со всех сторон. Мелькали по доскам выскобленной палубы босые ноги, темные от загара, болтались просоленные волосы, сплетенные в сальные косички, сверкали белки глаз, туго свитые корабельные канаты змеями укладывались в кольца.
– Но путешественником стать мне так и не довелось, а новые земли открыли еще до меня. Хотя это и не совсем верно. Ты и сама, наверное, понимаешь, что земли всегда новые, пока в них не пожил. Для каждого следующего человека. Бесконечная тайна. Мир так велик, а жизнь всего одна.
III
Из оранжевой тетради в синюю полоску:
«Зачем? Правильно ли я сделала? Еще неделю назад я задавалась этим вопросом постоянно. Так ли уж плоха была моя прежняя жизнь?
Если бы дело было только в родителях, я сказала бы однозначно – да. Неспокойная совесть не дает мне спать по ночам, но вчера я снова позвонила матери. Она едва сумела связать пару слов. Этого достаточно, чтобы понять в очередной раз, что ей совершенно безразлично, где я и что со мной, так что и не будем больше об этом.
Я скучаю по своим ребятам. Но школа такое дело, учителя приходят и уходят, а у них свои дела, свои маленькие трагедии и радости, что им до взрослых? Тем более что я уже казалась им взрослой, а значит – скучной. Так смешно! Это я-то взрослая?
