— Потому что она сказала, что хочет увидеться с Климчаком.

— Был какой разговор дома?

— Не помню.

— А водку пили?

— Это была моя водка, — заявила свидетельница с полнейшим равнодушием.

— Много её было?

— Четвертинка в графинчике и пол-литра в бутылке.

Ну наконец-то графинчик! Значит, он старому пню не приснился…

— А откуда там взялась ваша водка?

— Это же моё торжество.

Из чего следовало догадаться, что пресловутую водку она купила лично и принесла ещё раньше. Судья и не пытался притворяться, что отлично об этом знал. Процесс, пся крев…

— Какое торжество?

Теперь Павловской следовало ответить: «Интимное», и Патриция с нетерпением ожидала, отреагирует Высокий Суд, в конце концов, на эту интимность или нет? Но Павловская обманула её ожидания:

— Я получила повышение и премию, — объяснила она самым заурядным образом.

Судье служебные успехи свидетельницы были до лампочки.

— Сколько вы выпили до прихода Климчака?

— По рюмке.

— Пришёл Климчак, и что?

— Руцкая предложила, чтобы он с ней выпил. Сначала он не хотел, а потом выпил. Он пошёл на кухню, а мы — на балкон.

— Кто был в кухне?

— Его невеста и родители.

— Почему невеста не входила в комнату?

— Они с Гоноратой не ладят.

— Кто перенёс водку на балкон?

— Руцкая.

— А вы что переносили?

— Рюмки.

Поскольку Патриции не было нужды записывать, могла подумать. Кайтусь прав, сплошной дурной спектакль да глупое враньё, преувеличивающее Стасино пьянство. Раньше тяги к алкоголю за ней никто не замечал, а теперь ни с того ни с сего в чужом доме принялась носиться с бутылкой водки! Только что к груди её не прижимала! А раз так себя ведёт, значит, и на прочие гадости способна. Впилась в эту водку, значит, и в парня тоже, и не Лёлик изнасиловал Стасю, а она его, вцепилась и склонила к разврату! Мура собачья…

Судье мыслительный процесс был явно чужд.

— А Климчак был на балконе?

— Выходил несколько раз.

— И выпивал?

— Руцкая сама ему наливала.

Патриции вдруг сделалось жутко любопытно, какая же эта Руцкая? А ведь чем чёрт не шутит, может, и подсудимый, и эти девицы говорят правду? Может, ей, и в самом деле, крышу снесло, и проснулись в ней ранее глубоко скрытые страсти, нашла своего принца и взялась его соблазнять, уж как умела. Девчонка неопытная, думала, что так будет лучше всего? А вместо восхищения вызвала отвращение…

Лёгкое отвращение демонстрировала и Павловская.

— Повисла у него на шее и заявила, что он может с ней красть коней…

Тронулись они все с этими лошадьми, что ли? Патриция неожиданно вспомнила, что неподалёку, в Лонцке, находится конезавод, опять же поговорка популярная, каждому могла прийти в голову, вопрос только, кому именно…

— Кони эти из Лонцка, там конезавод, — подсказала она Кайтусю через косыночку, и Кайтусь не выдержал.

— В Лонцке есть конезавод, — заявил он во всеуслышание, чем спровоцировал несколько секунд ошалелой тишины.

Старый хрен впал в ступор, тупо таращась на обвинение. Затем он чуток побухтел, пошуршал бумажками и, окончательно стряхнув с себя лошадиный гипноз, вернулся к своим обязанностям.

Павловская на вопросы суда отвечала со свойственной ей невозмутимостью.

— …сказала, что хочет провести с ним вечер.

Судья себе не изменил и наклонился к секретарше:

— «Сказала, что хочет провести с ним вечер и доказать ему, что она девица…»

Кайтусь не выдержал. Формальная сторона дела явно волновала его гораздо больше, нежели судью, он был готов проглотить много разной чуши, но всему есть границы. Пришлось вскочить с места.

— Этого свидетельница ещё не сказала!

— Да? — чистосердечно удивился судья.

Павловская проявила бдительность и поспешила с показаниями:

— Сказала, точно. Руцкая сказала, что она девица и может это ему доказать.

Старикан чуть было не выразил ей благодарность. Чем больше оставалось позади, тем больше он радовался. Без какой бы то ни было связки, без малейшего перехода он перенёсся на дачу.

— Они вошли, и что?

— Ничего. Мы с Гоноратой подобрали в траве яблоки…

— А не сорвали?

Первый раз Павловская немного смешалась, видно, яблочного вопроса предварительно не согласовали. Но долго не раздумывала, проявила осторожность:

— Я не помню. Там уже валялись упавшие, но Гонората вроде сорвала, одно такое, другое эдакое…

Судью витамины не увлекли, зато Патриции показалось, что Кайтусь при посредстве одного из заседателей довёл до сведения высокой инстанции, что в показаниях имеется пробел, который необходимо заполнить. До инстанции с трудом, но дошло, и она, воспылав праведным гневом, спросила:

— Это вы поймали такси у дома Климчаков?

— Да, я.

— И вас ничего не удивило? Вот Климчак, тут невеста, тут Зажицкая, а ещё и Руцкая в придачу, и вы спокойно пошли искать такси?

— Меня попросили.

Судья не на шутку рассердился:

— А если бы вас попросили дом поджечь?

— Это совсем другое дело, — спокойно возразила Павловская.

Поворчав на заседателей и в протокол, доисторическая рептилия немного успокоилась и продолжила допрос уже без малейшего интереса, скорее по обязанности. Под конец ей и это надоело, и она передала свидетельницу в распоряжение сторон.

— Вы бывали позже у Гонораты как у подруги, где можно держать водку? — изящно сформулировал Кайтусь.

На Павловскую подковырки прокурора не произвели ни малейшего впечатления.

— Бывала.

— А встречали вы там Зажицкую? Может, когда и с дочкой?

— Да.

— А о чём вы беседовали? Не о Климчаке?

— Нет.

— Обо всём беседовали, только не о Климчаке?

— Нет. Меня Климчак не интересует.

Ага, Кайтусь пытается упорядочить безобразия. Встречались, сговаривались, очень может быть, и ссорились…

— А Зажицкая уходила?

— Не знаю.

— Ну, ясное дело, уходила, она же там не живёт, — ответил он сам себе вместо свидетельницы и неожиданно обратился к Гонорате: — Вы помните, что позже Зажицкой ни разу у вас не было?