далеком, далеком юноше «с белыми кудрями», увлекался, вспомнив 7-ю симфонию Шостаковича, критиковал «Оборону Царицына», но везде, во всем завораживал чем-то внутренним, тебе присущим.

Если я ему не понравился со своим заумным «резонерством», то это удар в сердце. Честное слово!

Одна встреча, одна беседа, и то только о тебе, далекий и близкий, а уже кажется, что наши семьи дружат долгие годы. Замечательный отец, я рад и горд, что у тебя такой отец!

Хочется так много сказать, а слова, слова – только слова, состоящие из букв, без жара, неживые.

Ты цитируешь О. Генри. Хорошо. Но от этого я только начинаю роптать на судьбу, не позволившую мне участвовать в войне – непосредственно.

Она дает те элементарные, но непостижимые в мирной обстановке законы человеческой жизни, которые необходимы всем, а особенно режиссеру – этому ваятелю человеческих душ. Да, я завидую тебе, вспоминая встречу (по книге, конечно) худого красноармейца Эйзенштейна, прошедшего огонь и воду на войне, с М. Штраухом.

Жизнь – это сложно вообще. Но ближе, легче подойти к ней, понюхав порох и послушав свист пуль. Может быть, в этих летящих 9 г свинца смысл ее? Может быть, летя, они презирают человека? Конечно, презирают, так же как и он их, утверждая свое жизненное, живое, бодрое, спокойное, радостное Я. Вспомни Горького, плюнув на символистов и мистиков. Вспомни Лермонтова, Пушкина, да всех, кто жил и творил, а все, кто творил, создавал, – хотели жить!

И все же, дорогой друг, я завидую тебе. Как это ни подло, а завидую. Кончится эта мясорубка – ты уже опытный, научившийся жизни, если не научившийся, то нанюхавшийся ее, мужчина, я же – мальчик, жалкий тыловик, скучающий и мечтавший интеллигент.

На войне, этой ужасной, кровавой бойне, вырисовываются характеры – формируются люди, чтобы после нее с гордо поднятой головой идти в жизнь, навстречу неизвестному, творя новое, замечательное. Я уверен, что ты сделаешь такую картину, которая будет вторым «Броненосцем» – сильнее его. Пока же впитывай, вбирай в себя, как губка, все хорошее, положительное, что окружает тебя, чтобы впоследствии преломить в своей интерпретации эти «законы жизни». Заведи записную книжку и записывай в нее все интересное, новое, специфическое, презрев опасности.

Дорогой формалист, радостно убежденный в этом, фотографируй и пиши в газеты, и ты, может быть, не будешь собственноручно заниматься «препарацией» человека.

Судьба разлучила нас, громовержец Зевс безжалостно повернул колесо Фортуны, вняв мольбам кровожадного Марса и набивая тушеным мясом военную бочку Данаид. Пройдут дни, недели, месяцы, колесо Фортуны повернется опять, и мы встретимся. Но для этого не хватает ни слов, ни фантазии. Жизнь покажет!

Мои родичи скоро будут думать, что твое имя – псевдоним какой-то девушки: так я ношусь с ним, люблю его, даже брежу во сне им.

Придется разубедить, оглушив Сократом: «Друг есть лучшее благо на земле, которое может желать человек. Нужно умело находить его, а найдя – крепко хранить!» Кажется, верно. Друг – это все, это – счастье, это – жизнь. Стаська, я никогда не имел друга и, найдя его, не хочу потерять. Всеми руками, ногами (а их, к сожалению всего 4) я схвачу тебя и… не отпущу.

Уже лежа в кровати, под дружный сап семейства дорогого допишу свое неудачное, как и все другие, письмо.

Пробую утешить себя проектами будущей картины, различными ее деталями. (Не сомневаюсь, мы думаем об одном и том же, как для тебя, так и для меня, мечты о картине являются единственным светлым оазисом в данной ситуации.) Хочется показать в будущем рождение нового человека, прошедшего счастьице мирной жизни и гимн войны. Жизнь – живая и безжалостная – вот основная тема, о которой я неустанно думаю. Широко?! Нет! Именно в таком грандиозном размере, на противопоставлении различных времен, людей, семей, обществ, государств, я только и представляю показ жизни.

Письмо Анны ЧУГУНОВОЙ родителям С. Ростоцкого

Без даты

Уважаемый Иосиф Болеславович и Лидия Карловна!

Ваш сын Стасик просил меня, чтобы я передала вам о том, что он находится в госпитале. Опасности для жизни нет, я сама его возила в госпиталь. Вечером 14 февраля его привезли с передовой. Об этом я сразу узнала, быстро получила разрешение на машину, и вдвоем (еще его товарищ был со мной) повезли в наш госпиталь. Приехали в 9 часов вечера, я попросила хирурга без очереди положить его на стол для осмотра (раненых было много). Заключение врача: повреждение не опасное, оставим до завтра. Тут же его перевязали и положили на койку, около печи, дали сладкий чай, я уехала. На другой день верхом на лошади приехала узнать его состояние. Моим приездом он был доволен. Я достала ему свежее яблоко и на дорогу привезла немного продуктов. Состояние его было хорошее.

Так как эвакуировались все раненые, его нужно было тоже эвакуировать. Начальник госпиталя, хирург, я и Стасик договорились, что отправим в армейский госпиталь. Так как из армейского госпиталя можно быстрее связаться с вами и предупредить вас об этом. Я не знаю, может быть, вы о нем уже знаете? Но я считаю своим долгом исполнить его просьбу написать вам. Где он находится сейчас, мне неизвестно. Был он в г. Ровно, армейский госпиталь № 507. Может быть, он до сих пор там, я не знаю. Я сейчас далеко от Ровно. За ценные документы, то есть фотографии, и бесстрашие командование представило его к награде. Обо всем подробнее расскажу вам, если успею, при первой же встрече. Только я думаю, что Стасик вперед меня попадет в Москву и все расскажет. Вещи его находятся в штабе и у товарищей. Я постараюсь их переслать вам. А сейчас у меня находятся его часы и Гвардейский значок, которые он лично отдал мне, чтобы переслать вам. Я их посылаю подруге Кате, он ее хорошо знает, я дала ей ваш адрес и телефон, все будет вам доставлено в целости. Ее адрес: Москва, Петровка 20, кв. 12, Бурсукова Катя, тел. К-3-10-30. Держите связь с ней. Машины, идущие от нас в Москву, все бывают у нее. Я вас очень прошу, не волнуйтесь о Стасике. Все будет в порядке. Прошу извинения за беспокойство. Товарищ Стасика – Анка. Мой адрес П.П. 25599А. Чугуновой.

Жду ответа. Крепко жму ваши руки. Уважаю вас. А.

Письмо, адресованное дочери начальника штаба

Москва, 3 марта 1947

Добрый день, Дагмара!

(Впрочем, может быть, совсем не день.)

Вы, вероятно, уже плохо помните фотографа, который делал Вам дрянные фотографии в бытность Вашу дочкой